Спустя два месяца после свадьбы Осман-ага взял с собой Дурмишхана в Стамбул, чтобы вручить ему обещанную половину своего состояния. Другую половину Осман-ага пожертвовал церкви и, с благословения патриарха, открыто объявил себя христианином. Легко себе представить, каким преследованиям подвергся он со стороны мусульман. Турецкие муллы прибегли ко всевозможным ухищрениям, чтобы снова обратить его в свою веру, но, увидев, что усилия их напрасны, пришли в ярость, подвергли его мучительным пыткам и, наконец, когда и это не привело к цели, четвертовали. Дурмишхан же все то время, пока истязали Османа, ничего не предпринял, чтобы помочь ему, а после страшной казни купца не потрудился даже исхлопотать у правителей Стамбула разрешение похоронить его. Останки бедного Османа-аги так и валялись на улице, пока горожане, чтобы избавиться от смрада, не догадались бросить их в море.
Да и было ли у Дурмишхана время, чтобы по-бабьи причитать над покойником или бегать по церквам и служить панихиды за упокой его души? В то самое мгновенье, когда останки Османа-аги погрузились в волны Босфора, Дурмишхан стоял на берегу в ожидании корабля, который должен был прийти из Крыма с грузом каракулевых шкурок, заказанных еще Османом-агой, — он подарил эти шкурки Дурмишхану. Теперь Дурмишхан стоял и раздумывал, как выручить побольше денег: продать ли все на месте, или отвезти товар в Грузию?
«Сперва поторгую здесь, — решил он, поразмыслив, — а потом поеду в Грузию».
И вот Дурмишхан остался в Стамбуле, где провел восемь месяцев и так увлекся торговлей, что ни разу за все это время не вспомнил о своей жене и не подал ей вести о себе.
Через восемь месяцев Дурмишхан возвратился из Стамбула домой. Он привез с собой целый караван с дорогими щелками и парчой. Жена за это время успела родить ему прелестного мальчика. Бедная женщина думала, что Дурмишхан на радостях обнимет и крепко поцелует мать своего ребенка, но Дурмишхан только посмотрел на сына, улыбнулся и спросил жену:
— Не крестили еще?
— Нет. Наш Гогия хочет быть крестным отцом, — ответила жена.
— Знать не знаю никакого Гогия! Скажи ему, что я приглашу в крестные к моему сыну только князя.
— На что тебе сдался князь? Гогия — свой человек, тебе от него больше проку.
— Ничего ты не смыслишь! Знай свое место и в мои дела не вмешивайся.
— А я все-таки скажу: не получится у нас дружбы с князьями!
— Почем ты знаешь? Чего стоит хотя бы то, что такой вельможа назовет тебя при случае кумой, а его жена выделит тебя среди других женщин и скажет приветливое слово! Потом, когда твой сын подрастет, — как знать, может быть, князь позаботится о нем… Эх, ничего ты не смыслишь!
