— Они что, вместе вышли? — спросила она себя, но "себя" промолчало, может и ответило, но как-то невнятно… если ответило вообще.
Нажав рычажок унитаза, и поправив одежду, Лиза взглянула в зеркало и, кажется, осталась довольна: мешки под глазами несколько уменьшились наливной пузатостью — не зря пила минеральную воду всю неделю. Она открыла дверь и покинула туалетную комнату. Оставалось только накинуть плащ.
— Странно, — обе пары туфель Дмитрия (Дима у нас — муж) стояли на обувной полке… — пыльные, с остатками вчерашней грязи на подошвах, — заболел что ли? — Не снимая своих туфель, она прошла в спальню и подошла к бугорку на кровати. — Митя! — её рука похлопала по пузырящемуся холмику одеяла… — Дорогой, ты ведь опоздал на работу! — Бугорок молчал, как могила. Она снова похлопала и уже более взволнованно сказала: — Милый, твоя, то есть, в принципе, наша премия — тю-тю!.. Ты опоздал в банк и теперь, если конечно жив и ничем не болен, мы не получим сто долларовой прибавки к твоему жалованью!
— Если ты ещё две минуты проторчишь здесь, то мы не досчитаемся и твоей премии, — проворчал бугорок и громко вздохнул… но не разверзся.
— Ты прав, чёрт тебя дери! — она крутнулась на острых каблучках, словно хотела просверлить дырку в полу. — Но вечером… — не договорив и взволновав застоявшийся спёртый воздух спальни своим телом, безжалостно вспорола его плотную затхлость высокой, поднятой бюстгальтером, грудью, вылетела за дверь, схватила с вешалки плащ и, хлопнув плоской филёнчатой древесиной, торопливо застучала каблучками по лестнице.
Дима, чуть привстав, подождал, когда ударит дверь внизу, и откинул одеяло… Подобно одеялу, откинувшись, но на подушку, посмотрел на свои волосатые ноги… их было две — на всей площади, (значит, я правильно написал, что "на свои") и попытался почувствовать себя счастливым…
Тщетно!
Вчера, на работе — в многолитровом банке, — он вдруг ощутил, что глубоко… нет… безмерно несчастен! Почти всю сознательную, на обывательско — мещанском уровне, жизнь, с 9-00 до 17, дурацкая, стремящаяся на встречу каждому клиенту, улыбка не сползала с его лица, она просто оседлала его, прилипла, как маска паяца, как "железная маска", как заржавевшее на всю жизнь забрало… и вечером, дома, он мучительно пытался стянуть обратно, сжатую, местами, за день и растянутую в разные стороны, кожу лица… — смотря телевизор, жуя безвкусный от этого ужин, натягивая пижаму и… даже жену, изредка.
