Ощущение силы пришло не потому, что власти стали «мягче». Оно появилось потому, что достигнуто, пожалуй, главное — в значительной мере разбужена и становится материальной силой совесть Америки.
Помню, два года назад я шел по Пятой авеню, останавливался через каждые несколько десятков шагов и обращался к людям, стоявшим за полицейскими перилами, отделявшими демонстрантов от зрителей, с вопросом — что они, зрители, думают о войне во Вьетнаме, о демонстрации. Меня тогда поразило, что многие вовсе не могли ответить на этот вопрос. Просто потому, что он их тогда не волновал. Они не считали нужным определить в нем свою позицию. Им было безразлично.
Я и на этот раз прошёл вдоль полицейских перил. На этот раз зрителей было меньше. Может быть, из-за того, что больше стало участников. Я опросил около 70 человек. Только 7 из них сказали, что они поддерживают войну во Вьетнаме. Но это не главное. Главное, что я не встретил ни одного человека, которому война во Вьетнаме была бы безразлична.
А ведь в 1966 году участников демонстрации, по их словам, страшили больше всего не сторонники войны, а равнодушные.
Конечно, совесть Америки разбужена и расшевелена прежде всего патриотами Вьетнама, их мужеством, их поразительной стойкостью. Что греха таить, не думаю я, что совесть американца заговорила бы столь громко, как сейчас, если бы Пентагон смог добиться во Вьетнаме блицпобеды. Но те, кто стоял молчаливо и одиноко два года назад на Таймс-сквер с плакатами «Прекратите позорную войну!», оказывается, сделали удивительно много.
