* * *
Каждый раз, когда клерк объявлял об очередном отводе из состава заседателей по требованию обвинения, в зале поднимался саркастический смех, и служители спешили водворить тишину.
Судебные заседатели сидят двумя рядами по 6 человек.
Я, конечно, не знаю их имен. Не знаю профессий. Условно, для себя, каждому дал имя. Вот тот, № 12 (каждый имеет порядковый номер от 1 до 12, и за каждым закреплено одно определенное место), что сидит слева во втором ряду с видом человека, недовольного тем, что его оторвали от важных дел, получил кличку «Клерк». Ниже сидит заседатель № 6. Это грузный парень лет тридцати с бархатным бобриком чёрных волос. Он значится у меня в блокноте как «Борец». Рядом с ним пожилой лысый дядя с серым лицом. Руки положил на спинку кресла перед собой, как на баранку руля. «Таксист». Список можно продолжить. Он у меня полный.
Хотелось бы с ними поговорить. Но это строжайше запрещено. Даже между собой они не вольны обсуждать ход процесса. Им запрещено чтение газет. В номерах гостиницы, где их поселили, перед ними выключают телевизионный приёмник, если идёт передача, касающаяся процесса. То же самое с радио.
Прежде чем занять кресло заседателя, каждый ответил на три вопроса судьи: «Знали ли вы раньше о существе дела?», «Знали ли вы лично кого-нибудь из обвиняемых?», «Есть ли у вас сложившееся мнение о виновности или невиновности обвиняемых?» И, получив на все вопросы отрицательное покачивание головой, судья привычно заключал: «Заседатель представляется мне индифферентным». Только после этого заседатель имел право сесть на Отведенное ему кресло.
Я понимаю, что фраза эта — судебный стереотип, её произносили ещё в прошлом и в позапрошлом веке.
Но как кощунственно звучит она сегодня, на этом бостонском процессе!
Индифферентный — значит беспристрастный. Но здесь, в деле, в контексте сегодняшнего процесса, когда речь идет о судьбе страны, — это значит равнодушный.
Доктор Спок, его друзья, его сторонники, борясь против преступной войны, преследовали одну реальную цель, которой они могли достигнуть, — уменьшить раковую опухоль равнодушия, смертельно опасную для духа народа. Именно этому была посвящена, на мой взгляд, вся деятельность тех, кто начинал.
Горькая ирония политической борьбы состоит в том, что решать вопрос о виновности доктора Спока и его друзей должны по закону только «равнодушные» люди — и никто больше.
Я смотрю на «Клерка», на «Борца», на «Таксиста», на других. Мне хочется верить, что среди них нет равнодушных.
