Пролог (Часть 1) | страница 65
Тринадцатого они шли по Трентону. Шли не только по бедняцким районам. Шли по районам буржуазным.
И снова:
— Это правда! Это правда, брат!
На них смотрели из окон. Переговаривались. Перешептывались. Но никто не двинулся с места.
А в Бостоне я слышал, как Абернети говорил: «Доктор Кинг превратил проблемы бедных в проблемы всего народа».
Роберт Террел, корреспондент из «Нью-Йорк пост», забежал на минуту в какое-то кафе, чтобы позвонить по телефону в редакцию. Не заметив его, за столиком продолжали разговор двое белых посетителей: «Ты посмотри на этих мау-мау[2]. Ты только взгляни на них. Пусть убираются обратно в Африку! А вон, смотри, и белая сука с ними! Обрить бы их всех наголо да вон из города!»
— Белые и чёрные вместе! Белые и чёрные вместе! — пели в это время люди, шедшие по улице.
Их уж не двести. И не тысяча. В северо-восточном караване уже около двух тысяч человек. Это уже не родник, не ручей. Это уже поток.
Координатор северо-восточного каравана — священник Джеймс Орандж. Это человек почти двухметрового роста. Вес и голос у него соответствующие.
— Если мы не добьемся в Вашингтоне чего хотим, мы пойдем к ООН, — кричит он, и мощный голос его слышен всем. — А после ООН мы пойдём на Уоллстрит и прихлопнем его!
— Это правда! Это правда, брат!
— Они говорят, будто мы ведем расистскую кампанию. Но мы ведем кампанию для всех бедных людей — чёрных, белых, мексиканцев, пуэрториканцев, индейцев. Все бедные, независимо от цвета кожи или расы, должны идти с нами. И мы их приветствуем!
— Это правда! Это правда, брат!
По-английски рефрен каравана звучит так: «That’s true! That’s true, brother!» Будто четыре глухих медленных удара в большой барабан и два быстрых удара — в малый. Чуть синкопированный ритм этой фразы стал ритмом каравана.
Сегодня, 14 мая, они пришли в Филадельфию. В пятницу будут в Вашингтоне.
Там уже поблескивают на солнце лезвия штыков.
— Это правда! Это правда, брат!
И вот — Вашингтон. Палаточный «Город воскрешения» между памятниками Линкольну и Джорджу Вашингтону заселяется мечтателями.
Репортёр наклоняется к старику, сидящему возле палатки:
— Откуда пришел, старик?
— Тот качает головой:
— Я здесь, чтобы разговаривать с Линдоном Джонсоном, а не с тобой. Мне нельзя терять время.
В этих словах кусочек веры, мечты: стоит договориться с президентом — и не станет голода и нищеты. Но это и ирония над самим собой. И настороженное отношение к прессе.