Весь следующий день Ганс числился еще в отпуску, и потому, пользуясь своей свободой, он проспал чуть не до обеда. В полдень он сходил на станцию встретить отца. Тот все еще утопал в блаженстве от прелестей столичной жизни, которые он вкусил в Штутгарте.
— Если ты выдержал, то можешь себе пожелать что-нибудь, — «заявил он, будучи, в прекрасном расположении духа. — Ну-ка, подумай!
— Да нет, — со вздохом ответил Ганс, — я наверняка провалился.
— Не болтай вздор? Говори, чего тебе хочется, пока я не передумал.
— На рыбалку, бы мне сходить в каникулы, как прежде. Можно?
— Если выдержал — безусловно, можно.
На другой день — это было воскресенье — лил проливной дождь, грохотала гроза, и Ганс до вечера просидел у себя в комнатке за книгами. Вновь и вновь он припоминал все упражнения, доставшиеся ему на экзаменах, и всякий раз приходил к заключению, что ему просто не повезло. Ведь он мог бы справиться и с гораздо более трудными заданиями. Ну, конечно, он не выдержал! И опять у него голова болит! Он почувствовал в душе все нараставший страх и в конце концов с тяжелым сердцем отправился к отцу.
— Пап!
— Чего тебе?
— Спросить я хотел… Вот ты говорил, чтоб я пожелал себе что-нибудь. Но я лучше не пойду на рыбалку…
— Это еще почему?
— Да потому что я. Знаешь, я хотел спросить, можно ли мне…
— Ну-ну, выкладывай! Не ломай комедию! Что ты; там еще выдумал?
— Если я провалился… Можно мне в гимназию поступить?
Господин Гибенрат оторопел.
— Что? В гимназию? — вдруг взорвался он. — Ты… Да кто это тебе в голову вбил?
— Никто Я просто так говорю. — На лице Ганса отразился смертельный страх, но отец ничего не замечал.
— Ступай, ступай? — воскликнул он, сопровождая свои слова раздраженным смешком. — Что за сумасбродство! В гимназию! Я пока еще не коммерции советник!
И господин Гибенрат так резко отмахнулся, что Ганс понял — все просьбы бесполезны. В полном отчаянии он вернулся к себе в каморку.
А отец еще долго ворчал: «Вот неслух! Придумал тоже! В гимназию! Эк куда хватил!
С полчаса Ганс просидел на подоконнике, упершись взглядом в свеженатертый пол. Он пытался представить, что же будет, если ему не удастся поступить ни, в семинарию, ни в гимназию и вообще не придется больше учиться. Его поставят за прилавок учеником в какой-нибудь сырной лавочке или определят в контору, и он проживет жизнь, как те скучные и жалкие людишки, которых он так презирает. А ведь он во что бы то ни стало хотел подняться выше их.
