Почему он не сказал мне ничего, кроме: «Я — клиент»? Ведь так просто было бы сказать: «Я скучал по тебе» или «Какой чудный день мы с тобой провели». И я — настоящая профессионалка —ответила бы ему в том же духе, хотя он обязан был бы понять мою неуверенность, но ведь я —слабая женщина и здесь, в «Копакабане», я совсем другая.
Он — мужчина. И к тому же художник. А потому не может не знать, что великая цель всякого человеческого существа — осознать любовь. Любовь — не в другом, а в нас самих, и мы сами ее в себе пробуждаем. А вот для того, чтобы ее пробудить, и нужен этот другой. Вселенная обретает смысл лишь в том случае, если нам есть с кем поделиться нашими чувствами.
Он устал от секса? Я тоже — и тем не менее ни он, ни я не знаем, что это такое на самом деле. Мы оставляем при смерти то, важней чего, быть может, и на свете нет, —а ведь я послана, чтобы спасти Ральфа и быть спасенной им. Но он не оставил мне выбора.
* * *
Мария испугалась. Она начинала сознавать, что после столь длительного самообуздания вулкан ее души вот-вот начнет извержение и, как только это произойдет, она своим чувствам больше не хозяйка. Что это за субъект —может быть, он наврал о своей жизни все от первого до последнего слова? —с которым она провела всего несколько часов и который не прикоснулся к ней, не попытался поухаживать, соблазнить? Может ли что-нибудь быть хуже этого?
Почему так тревожно колотилось ее сердце? Потому что Мария была уверена — он испытывает то же, что и она. И тут она очень ошибалась. Ибо Ральф Харт хотел встретить такую женщину, которая смогла бы разжечь в нем почти уже погасшее пламя, хотел превратить ее в богиню секса, источающую «особый свет» (тут он был искренен) и готовую взять его за руку и показать ему дорогу к жизни. Он и представить себе не мог, что Мария так же равнодушна к плотской любви, что у нее свои проблемы в этой сфере (познав стольких мужчин, она так ни разу и не смогла испытать наслаждения), что в то Утро, когда они встретились, она строила планы на будущее и мечтала, как триумфально вернется на родину.
Почему же она думала о нем? Почему думала о том, кто, быть может, в эту самую минуту изображает красками на полотне другую женщину, говоря, что от нее исходит «особый свет» и что она способна стать истой богиней секса?
«Потому что с ним я могла разговаривать».
Что за чушь! Может, она и о библиотекарше думала?! Ничего подобного. А о филиппинке Нии, единственной из всех девиц в «Копакабане», с кем можно было поделиться мыслями и чувствами, — думала? Не думала. А ведь с обеими она часто виделась, и ей было с ними хорошо.
