А вечером, с трудом и очень тщательно подбирая слова — она была уверена, что когда-нибудь все написанное ею будет прочитано, —и не сомневаясь, что днем случилось нечто очень важное, занесла Мария в дневник:
Когда мы влюбляемся, кажется, что весь мир с нами заодно; сегодня, на закате, я в этом убедилась. А когда что-то не так, ничего не остается — ни цапель, ни музыки вдали, ни вкуса его губ. И куда же это так скоро сгинула и исчезла вся эта красота —ведь всего несколько минут назад она еще была, она окружала нас?!
Жизнь очень стремительна; в одно мгновенье падаем мы с небес в самую преисподнюю.
На следующий день она решила поговорить с подругами. Все ведь видели, как она гуляла со своим ухажером, — согласимся, что одной лишь любви, пусть хоть самой большой, мало: надо еще сделать так, чтобы и все вокруг знали, что ты —любима и желанна. Подругам до смерти хотелось расспросить, как и что, и Мария, взбудораженная новыми впечатлениями, рассказала обо всем без утайки, добавив, что приятней всего было, когда его язык дотрагивался до ее зубов. Услышав это, одна из подруг расхохоталась: — Так ты рот не открывала, что ли?
И мигом стало Марии все понятно — и вопрос паренька, и его внезапная досада.
— А зачем?
— А иначе язык не просунешь.
— А в чем разница?
— Не могу тебе объяснить. Просто когда целуются, то делают так.
Задавленные смешки, притворное сочувствие, тайное злорадство девчонок, которые еще ни в кого не влюблялись. Мария притворилась, что не придает этому никакого значения, и смеялась со всеми. Смеяться-то смеялась, а в душе горько плакала. И про себя проклинала кино, благодаря которому и научилась закрывать глаза, обхватывать пальцами затылок того, с кем целуешься, поворачивать голову то немного влево, то чуть-чуть вправо, — а самого-то главного, самого важного там не показывали. Она придумала превосходное объяснение («Я тогда еще не хотела целоваться с тобой по-настоящему, потому что не была уверена, что ты и есть — мужчина моей жизни, а теперь поняла…») и стала ждать подходящего случая.
Но через три дня, на вечеринке в городском клубе, она увидела, что ее возлюбленный стоит, держа за руку ее подругу —ту самую, которая и задала ей этот роковой вопрос. И снова Мария сделала вид, что ей это все безразлично, и героически дотянула до самого конца вечеринки, обсуждая с подружками киноактеров и других знаменитостей и притворяясь, будто не замечает, как сочувственно они на нее время от времени поглядывают. И лишь вернувшись домой и чувствуя — мир рухнул! —дала волю слезам и проплакала всю ночь. Целых восемь месяцев после этого она страдала, придя к выводу, что не создана для любви, а любовь — для нее. Даже всерьез стала подумывать, не постричься ли ей в монахини, чтобы остаток дней посвятить любви, которая не причиняет таких мук, не оставляет таких рубцов на сердце, — любви к Иисусу.
