Джон закрыл глаза, поднял лицо к солнцу и откинулся на руки, слушая ее рыдания и чувствуя, как каждый звук бьет словно кнутом, подстегивая его собственную скорбь. Джон завидовал ей. Ее способности плакать. Сам он плакать не умел.
Ему тридцать пять лет, и в последний раз он плакал в семь. В детской Хэммонд-Парка. Глядя в стеклянную чашу с бисквитом, пропитанным вином и политым заварным кремом, который принесли на десерт. Мальчик слушал, как няня рассказывает о его сестре Кейт. Он помнил, как слезы текли по лицу, падали в крем и сливки. По сей день он ненавидел это блюдо.
Но сейчас ему очень хотелось последовать примеру Конни. Лечь, зарыться лицом в прохладную траву и найти облегчение в громком плаче. Но глаза были сухими, в желудке свинцовый ком, и очень хотелось вырвать сердце из груди. Но он вонзил пальцы в мох, стиснул зубы и не шевелился.
Они долго сидели молча. Наконец она подняла голову и вытерла глаза тыльной стороной ладони.
— Что теперь будет с Хэммонд-Парком? Все унаследует Бертрам?
— Ни за что. Если, конечно, все будет зависеть от меня.
Он вынул из кармана белоснежный носовой платок и протянул Констанс.
— Кроме того, если Берти когда-нибудь станет виконтом, он горько об этом пожалеет. Ибо я клянусь, что буду являться к нему после смерти и безжалостно терзать.
Она едва не рассмеялась, несмотря на то что в глазах вновь заблестели слезы.
— Существует ли какая-то возможность того, что вы с женой можете помириться?
— Мы уже помирились, — солгал Джон. — Потому что сознаем свой долг. Прошу, не обременяй себя тревогами по поводу Хэммонд-Парка. Все будет хорошо.
Джон говорил с уверенностью, которой на самом деле не испытывал. Как бы там ни было, а для Виолы любовь куда важнее долга! И любовь к нему была тем чувством, которого Виола не испытывала много лет.
Уже через месяц Джон обнаружил, как был прав насчет понятий жены о любви и долге. К тому времени как он окончательно помог Констанс уладить дела Перси, эпидемия скарлатины улеглась, риск инфекции снизился, и он смог вернуться в Лондон. Но, прибыв в столицу, узнал, что жена и не думала перевозить вещи в городской дом. Виолы не оказалось и в Эндерби, чизикском поместье недалеко от Лондона, где она жила большую часть года. Слуги не знали, где сейчас находится госпожа, поскольку та уехала, взяв с собой только горничную и лакея. Однако Джон примерно знал, куда могла деваться Виола. А когда заехал в дом лорда Тремора на Гросвенор-сквер, его подозрения подтвердились. Она нашла убежище именно там. Джон так и видел Виолу на пороге дома Тремора. Представлял, как она просит защитить ее от постыдной пародии на мужа.
