— А это еще зачем? — изумился штурвальный.
— Ну как же, как же, Демиург Александрович, — забормотал кавалер смущенно, — вы же должны понимать...
— Нет, я знаю Арнольдик, это нужная вещь, но зачем же такая...
— Для красоты, — перебил его кавалер. И тут же выставил ножку: — А посмотрите, какие у меня пигашики! — Пигаши были действительно необыкновенные: на них не было места, свободного от алмазов, рубинов и изумрудов; на носках висели хрустальные колокольчики, а сами носки, длиною с полметра придерживались золотыми цепочками, припаянными к браслетам, которые кавалер закрепил чуть пониже коленок; по этим цепочкам — от коленей к носкам и обратно — то и дело перебегали маленькие человечки, изображавшие канатоходцев, и все они были обуты в точно такие же башмаки, как у кавалера; иные из них, пренебрегая опасностью, выплясывали на ходу и играли на дудочках.
— Нравятся? — спросил кавалер, покрутив ножкой. — Мне подарил их сам граф Анжуйский! Он сказал мне: «Арнольдик, обувай их тогда, когда герцогам и королям будет грустно».
— Мне не грустно! — простодушно воскликнул штурвальный.
— Значит, будем плясать? — Канатоходцы заиграли погромче на дудочках, у многих появились в руках бубенцы, хрустальные колокольчики надрывались, источая пронзительный звон. — Аделаида Ивановна, скорее сюда! — закричал кавалер. — Герцог приказал плясать!
Аделаида Ивановна не отзывалась, и тогда старикашка нырнул в кабину, вытащил ее за руку, сдернул с нее плед; на ней ничего не осталось, кроме алых чулок.
— Ослепительная красота! — пропищал кавалер. И все трое пустились плясать.
Они бегали по мостовой вокруг автомобиля, высоко подскакивали, смеялись, брались за руки, и штурвальный все время выкрикивал:
— Завтра увидим море!
— Да, да, — подхватил кавалер, — завтра ваша благородная парочка увидит море! — Он так разгорячился, что даже запрыгнул на капот, а потом и на крышу.
— Какой молодчина Арнольдик, — нахваливал его штурвальный, — как здорово он это придумал — поплясать!
— Очень милый старик, — соглашалась Аделаида Ивановна, — я ужасно его люблю.
Поощряемый их похвалами, кавалер старался изо всех сил: он не только плясал, но и кланялся с крыши и, вытащив откуда-то скрипочку, подыгрывал своим канатоходцам; ее веселое жужжание не прекратилось даже тогда, когда в руках кавалера вместо скрипочки появился лобзик; размахивая им, он съехал по лобовому стеклу на капот («Как по ледяной горке!» — тут же воскликнул штурвальный) и, стараясь перекричать свой оркестрик, который уже гремел литаврами и бил колотушками в барабаны, завопил:
