Почему же он отказался от этого средства от бессонницы, когда женился на Арманде? Не потому же, что она восприняла его любимый удар как оскорбление и занудство! Не новизна ли общей постели, не присутствие ли другого мозга, работающего рядом, разрушили интимность усыпляющей и врачующей привычки? Возможно. Как бы то ни было, он отказался от нее, убедив себя, что одна-две бессонные ночи в неделю составляли для него безопасную норму, и в остальные ночи ограничивался воспроизведением дневных событий (тоже автоматизм в своем роде), забот и неприятностей рутинной жизни с повторяющимся павлиньим пятном, которое тюремные психиатры называют «занятием сексом».
— Вы сказали, что помимо борьбы с бессонницей испытывали сонный ужас…
Сонный ужас, именно так! Он мог потягаться с лучшими безумцами по части повторения некоторых тем в своих ночных кошмарах. В некоторых случаях он мог вычленить первый черновой набросок со следующими за ним через некоторые интервалы вариантами, изменением мелких деталей, оттачиванием сюжета, введением какой-нибудь новой гнусной ситуации, и все же каждый раз то была перелицовка версии одного и того же несуществующего рассказа. Давайте послушаем гнусную часть. Один эротический сон повторялся с идиотской настойчивостью в течение нескольких лет до и после смерти Арманды. В этом кошмаре, отброшенном психиатром (чудак, сын неизвестного солдата и цыганки) как «слишком прямолинейный», ему подавали спящую красавицу на большом блюде с цветами и набором пенисов на подушке. Они отличались длиной и толщиной, их количество и вариации менялись от сна к сну. Лежали рядком, аккуратно разложенные: в метр длиной, из вулканизированной резины, с лиловой головкой; или в виде толстого короткого отполированного стержня; или наподобие узкого, как шомпол, инструмента, с чередующимися кольцами сырого мяса, прозрачного сала и т. д., — таковы образцы, взятые наугад. Не имело смысла предпочесть один другому, коралл бронзе или ужасной резине, поскольку что бы он ни выбрал — все меняло форму и размер и не могло быть правильно прилажено к его анатомии, отваливаясь в момент воспламенения или переламываясь надвое меж ног или тазобедренных костей более или менее разлагающейся дамы. Со всем неистовым антифрейдистским пафосом он хотел бы подчеркнуть следующее: эти подкорковые пытки ни прямо, ни «символическим образом» не были связаны с чем-либо испытанным им в сознательной жизни. Эротический мотив был лишь один из многих, так же как «Мальчишка для утех» оставался только побочной выходкой по отношению к остальному творчеству глубокого, слишком глубокого, писателя, выведенного в недавно вышедшем романе R.
