Наконец-то со второго этажа прозрачного коттеджа стала спускаться мадам Шамар, вразвалку, с подрагиванием желеобразной руки, сжимающей перила. Теперь она была одета в летнее платье, перегруженное оборками, словно тоже прошла, как и ее дочь, сквозь серию метаморфоз.
— Сидите, сидите! — воскликнула она, простирая к нему свободную руку, но Хью сказал, что он, пожалуй, пойдет.
— Скажите ей, когда она вернется со своего ледника, что я крайне разочарован. Скажите, что я проживу неделю, две-три недели в унылой гостинице «Аскот», в жалкой деревушке Витт. Скажите, что я ей позвоню, если она не позвонит мне. Скажите ей, — говорил он, давно спускаясь по скользкой тропинке мимо кранов и экскаваторов, застывших в золоте раннего вечера, — скажите ей, что моя жизнь отравлена ею, двадцатью ее сестрами, маленькими ее предшественницами, я погибну, если не получу ее.
В любви он все еще был простаком. Можно было сказать этой вульгарной толстухе мадам Шамар: как вы смеете выставлять напоказ вашего ребенка перед чувствительными незнакомцами? Но наш Персон смутно полагал, что все это — образчик современной нескромности, принятой в среде мадам Шамар. Какой, черт возьми, среде! Мать этой дамы была дочерью сельского ветеринара, так же как и мать Хью (единственное совпадение, ничего, впрочем, не значащее во всей этой грустной истории). Убери свои картинки, безмозглая нудистка!
Она позвонила около полуночи, разбудив его в ложбине мимолетного, но, несомненно, плохого сна (после этого раскисшего домашнего сыра, молодой картошки и бутылки кислого вина в гостиничном ресторане). Нашаривая рукой трубку, другой рукой он искал очки, без которых, по некоему сговору смежных чувств, не мог как следует говорить по телефону.
— Ю — Персон? — спросил ее голос. Он уже знал, с того момента как она прочла вслух надпись на карточке, которую он дал ей в поезде, что она произносит его имя как английское «вы».
— Да, это я, то есть «Ю», потому что первую букву вы проглатываете самым очаровательным образом.
— Я ничего не проглатываю. Послушайте, я ведь так и не получила ваше…
— Да нет же, получили! Вы проглатываете букву в моем имени, как ребенок льдинки в коктейле.
— Ребенок не пьет коктейлей, он глотает леденцы. Я выиграла. Имейте в виду, завтра я занята, а вот как насчет пятницы? Вы можете встать рано и прийти к семи утра?
Разумеется, он может.
Она пригласила Персика — так она отныне будет называть его, раз ему не нравится «Ю», — отправиться с ней на лыжную прогулку в Дракониту или мрак у скита, как ему послышалось, что и заставило его вообразить избушку в лесу — прибежище для влюбленных. Он сказал, что так и не научился в детстве кататься на лыжах во время каникул в Шугарвуде, штат Вермонт, но будет счастлив шагать рядом с ней по тропинке, не только подсунутой ему воображением, но уже и подметенной заботливой метлой, — один из тех мгновенных и невыверенных образов, которые могут одурачить даже самых умных из нас.
