Прозрачные предметы | страница 2



Неузнаваемый холл был все таким же неопрятным, как восемь лет назад.

У гостиничной стойки, записывая свое имя и расставаясь с паспортом, он спросил по-французски, по- английски, по-немецки и снова по-английски, все ли еще здесь старый Крониг, директор, чье одутловатое лицо и наигранную веселость он помнил так отчетливо.

Администраторша (белокурый пучок на затылке, нежная шея) сказала: нет, месье Крониг уволился, чтобы стать управляющим, представьте себе, Лазурной Лазаньи (во всяком случае так послышалось). Травянисто-зеленая, небесно-голубая открытка, изображающая нежащихся на солнце постояльцев, была показана как иллюстрация или доказательство. Имелась подпись на трех языках, но только немецкая была внятной. Английская же гласила: «Лужайка для лежания», и, словно нарочно, обманчивая перспектива увеличивала лужок до чудовищных пропорций.

— Он умер в прошлом году, — добавила девушка (в анфас совсем не похожая на Арманду), тем самым и вовсе развеяв возникший было интерес к голубой гостинице, поманившей в Лозанну.

— Значит, нет никого, кто бы меня помнил?

— Сожалею, — сказала она с будничной интонацией его покойной жены.

А поскольку он не мог вспомнить, какую комнату занимал на третьем этаже, она не отправила его на третий этаж, тем более что все номера там были заняты. Прижав ладонь ко лбу, он вспомнил, что номер комнаты был где-то посреди третьей сотни, она выходила на восток, солнце здоровалось с ним по утрам, расшаркиваясь на коврике у кровати, а вид из комнаты был так себе, никакой. Он хотел получить тот самый номер, но правила требовали уничтожения записей в том случае, если директор, даже бывший, сделал то, что совершил Крониг (самоубийство — ведь это, в сущности, подделка счетов). Ее помощник, ладный молодой человек в черном, с прыщиками на горле и подбородке, провожал Персона в номер на четвертом этаже и все смотрел с зачарованностью телезрителя на голую синеватую стену, едущую вниз, а с противоположной стороны не менее внимательное зеркало в лифте отражало в течение нескольких залитых светом мгновений господина из Массачусетса с худым, скорбным лицом, слегка выступающей челюстью и двумя симметричными складками вокруг рта, которые могли бы намекнуть на нечто лошадиное, брутальное, скалолаз- ное, когда бы меланхолическая сутулость не опровергала каждый дюйм его мужского великолепия.

Комната тоже выходила на восток, но был еще и вид из окна: в огромном котловане кишели экскаваторы, затихающие по субботним вечерам и воскресеньям.