— Юла усекла, почему ты слушаешь этих набитых травой кроликов! Все очень просто: они говорят тебе, какой ты красивый и умный. Ты не просто зануда, ты еще и тщеславный дурак в придачу!
Филин совершил еще один резкий выпад клювом, но Рака увернулась с поразительным для своих размеров проворством.
— Лети на их собрание да поразвлекайся как следует! — прокричала она на прощание. — Может быть, они угостят тебя вкусной травой!
Сердито взмахивая крыльями, Филин понесся в сторону далеких полей. Неужели он в самом деле тщеславный глупец? В таком случае придется встать завтра пораньше, чтобы успеть на кроличье собрание. Рака права: если он слетает туда, то — так или иначе — все выяснится само собой.
Опять Мега крючился на доске над выгребной ямой. Хранитель снова изменил их меню, и теперь все норки поголовно страдали поносом. Вблизи уборной было очень оживленно; многие, не решаясь отойти, с несчастным видом сидели неподалеку от входа.
Попытавшись отключиться от вида мающихся у входа норок, Мега прикрыл глаза и целиком отдался стремительному течению своих мыслей. После происшествия с птицами он старался держаться подальше от Маты, поскольку в воспоминаниях о том, как они вдвоем рвали еще живую плоть, было что-то настолько интимное, что Мега каждый раз чувствовал себя неловко. Происшедшее между ними в эти короткие мгновения казалось необычайно глубоким и значительным, ему, несомненно, требовалось время, чтобы как следует это осмыслить. И дело было не только в Мате; после убийства птиц, визита Горчицы и Посвящения весь мир Меги неожиданно встал с ног на голову, и привыкнуть к этому было не так-то легко. Кроме того, с некоторых пор доктрина Старейшин вдруг стала казаться ему неубедительной. Версия Старейшин относительно устройства жизни норок в вольере представлялась ему уже не просто скучной, а насквозь лживой.
Те дни, когда маленького Мегу шпыняли все кому не лень, давно миновали. Шеба научила его неплохо драться, и Мега постоянно испытывал себя в схватках с ровесниками и наращивал силу. Вообще-то Мега был склонен удовлетвориться тем местом, какое ему достанется, однако сражался изо всех сил, до победного конца,— а кто бы стал поступать иначе? Лишь изредка он спрашивал себя, не перестаралась ли Шеба, постоянно толкуя о его исключительности и о «его времени», которое наступит неизвестно когда. Возможно, им двигало именно ее честолюбие, ее стремление еще раз достойно прожить свою жизнь, на этот раз — воплощенную в сыне. Если так — что ж, он будет любить ее ничуть не меньше, но пуще всего Меге хотелось быть самим собой и делать то, что он должен.
