Вечер на балконе, розоватый дым…
>{108}Найти: «усыпанные голубым», «дымка» и все вечера, в описаниях которых присутствует розовый цвет.
Эта вселенная содержит в себе еще одну, упрятанную более глубоко, прибежище которой — запахи. Однако так мы никогда не закончим. Если взять любое из стихотворений Бодлера (не обязательно его возвышенные стихотворения первого ряда, вроде «Балкона» и «Путешествия», одинаково любимые тобой и мной), ты удивишься, наталкиваясь через каждые три-четыре стиха на знаменитые строки — словно бы и не бодлеровские, знакомые, но позабытые, строки-прародительницы что ли, настолько они обобщающи и новы, и тысячи других подобных строк, которые никому не удавалось так блестяще[6] отделать. Вот одна из них:
Или о вечности мечтать, как в полусне?
>{109}что могла показаться тебе строкой из Гюго. А вот еще одна:
Влечешь глаза мои, как может влечь портрет
>{110},
что могла показаться тебе строкой Готье. А вот еще одна:
Но я б тебя любил — мы оба это знали
>{111},
что могла показаться тебе строкой Сюлли-Прюдома. А вот еще такая:
Но от его любви шарахается каждый
>{112} —
ни дать ни взять строка Расина; тогда как
О, как бредовый лоск небытию идет!
>{113}Малларме да и только. А сколько строк могли бы показаться тебе строками Сент-Бёва, Жерара де Нерваля, стольким связанного с Бодлером и так же не ладящего с родными (о Стендаль, Бодлер, Жерар!), правда, более мягкого и снисходительного, но такого же невропата, и, как Бодлер, создавшего в высшей степени прекрасные стихи, которым суждено было не сразу получить признание, такого же ленивого, как он, уверенно воплощающего замысел в деталях, но не уверенного в самом замысле. До чего же поразительны эти размашистые стихи Бодлера, чей гений, заложив крутой вираж на перебросе строки, наполняет своим гигантским полетом всю следующую строку, и какое волнующее представление дает это о богатстве, красочности, неисчерпаемости великого дарования.
Вмиг ему медяков накидали бы груду,
Если б только не взгляд, вызывающий дрожь
>{114}.
…Полно мое сердце тобою!
Этот грустный, в веках позабытый ручей…
И величие вдовьей печали твоей
>{115}.
Можно привести и сотни других примеров[7]; заканчиваются стихотворения внезапно, словно птице подрезали крылья, словно у того, кто еще на предпоследнем стихе гнал во весь опор свою колесницу по бескрайней арене, вдруг иссякли силы.
Конец «Андромахи»:
О бездомных, о пленных, — о многих других…
>{116}Конец «Плаванья»:
В неведомого глубь — чтоб новое обресть!
