Та — изгнанница, жертва суда и закона,
Та — от мужа одно лишь видавшая зло,
Та — над сыном поникшая грустно мадонна,
Все, чьи слезы лишь море вместить бы могло
>{75}.
Каждое из слов — чудо, каждое окутывает мысль чудесным покровом — то мрачным, то ярким, то притягательным. Но «сочувствует» ли он, переселяется ли в сердца героев?
Часть этих прекрасных, изобретенных им поэтических форм, о которых я тебе говорил, форм, укрывающих теплым цветистым покрывалом называемые им события, отсылают нас к родине предков:
Та — изгнанница, жертва суда и закона…
Что нас толкает в путь? Тех — ненависть к отчизне…
>{76}Отчизна древняя и портик ты чудесный
>{77}.
Как и чудесные покровы на мыслях о семье («Тех — скука очага»), немедленно входящих в разряд библейских речений, как и все те образы, что составляют неукротимую мощь такого стихотворения, как «Благословение»>{78}, где все возвеличено достоинством искусства:
В твое вино и хлеб они золу мешают
И бешеной слюной твои уста язвят;
Они всего тебя с насмешкою лишают,
И даже самый след обходят и клеймят!
Смотри, и даже та, кого ты звал своею,
Средь уличной толпы кричит, над всем глумясь…
Над ним, как древний бог, я гордо вознеслась! и т. д.
Родила б лучше я гнездо эхидн презренных,
Чем это чудище смешное…
наряду со столь частыми у Бодлера расиновскими строками:
Дитя! Повсюду ждет тебя одно страданье…
великие, пылающие, «как потир»>{79}, строки — его гордость:
Мать обрекла себя на вечное сожженье —
Ей материнский грех костер соорудил!
>{80}и все прочие слагаемые бодлеровской гениальности, которые я с таким удовольствием перечислил бы тебе, будь у меня время. Но в этом стихотворении его увлекли уже образы католической теологии:
На вечном празднике Небесных Сил и Тронов…
Страданье — путь один в обитель славы вечной,
Туда, где адских ков, земных скорбей конец;
Из всех веков и царств Вселенной бесконечной
Я для себя сплету мистический венец!
>{81}(На сей раз образ подан без иронии, как было с упомянутыми мною образами преданности и милосердия, но по-прежнему бесстрастно, его отличает большее совершенство формы, большая наполненность аллюзиями на средневековое католическое искусство, он более описателен, нежели эмоционален.)
Я не касаюсь стихов, обращенных к Мадонне, построенных как раз на игре всеми этими католическими формами. Скорее имею в виду вот этот чудный образ:
Вслед за собою змей влачу я с той поры,
И часто мне в стопы они вонзают жала
>{82},
который он так любит заимствовать в Священном Писании: «О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая»
