Какие-то чувства принесет ему еще эта поездка!..
Тут зазвонил телефон. Писатель хмыкнул, пожал плечами.
— Да. Да.
— Але-оу… Вадим Ильич? Але-оу?.. — переливчато зажурчала трубка.
— А, а! Да! Кто это?
— Ну разумеется… мы слишком мало виделись, чтобы вы могли различать меня по голосу. Але-оу?.. Сегодня у Кучемоина в его резиденции… помните?
— О-о, о чем вы говорите! Когда я думаю о вас, я вспоминаю слова одного из классиков жанра, Дэй Кина: «Ее фигура была столь же прекрасна, как и лицо. Тонкая талия еще более подчеркивала ее высокую грудь. Длинные ноги с тонкими щиколотками были безупречны…».
На другом конце провода наступило молчание. Он почувствовал набухание плоти. Бедра вздрогнули, несмотря на расслабляющее действие секса и сухого вина.
— Спасибо, спасибо за комплимент. Я очень польщена. Нынче ведь, знаете, время такое: не каждый выделит и похвалит, особенно словами классиков. Да, так вот… Мы ведь не сумели и познакомиться, вы так быстро ушли… Как вам наша культурная среда?
— Разная, разная. Но — я ведь лишь так, поверху… Кое-кто из галереи, этот… Ягодинов ваш…
— Как он вам, кстати?
— Не знаю… короткий контакт. Но впечатление не очень приятное. Тем более, что я и в Москве слыхал о нем не лучшие отзывы.
— Да подонок! Я немного имела с ним дело: занималась массовыми зрелищами, и он писал текстовки. Пустой барабанщик. Хотя рифмовщик и неплохой. Но — абсолютно без стыда, без совести, хам…
Писатель вздохнул. Он слишком хорошо знал, что между талантом и нравственностью нет, увы, прямой связи. А уж у этих губернских Есениных, Северяниных, Златовратских, Толстых и Набоковых, всю жизнь побирающихся по копейке — откуда чему взяться? Вспомнил еще здешнего писательского секретаря, к которому заходил ставить штамп на командировку: суетливого старика с крашеными волосами, аккуратным пробором и мордою закоренелого парторга, пройдохи и графомана — и чуть не сплюнул на гостиничный ковер.
— Жаль, жаль, что ушли… — тек в уши голос. — Я так разволновалась, вы не поверите… Николай Ипатьич любезно дал телефон… Вы не сердитесь за звонок?
— Что-о вы!!.. Но, э, извините…
— Да, меня не представили как следует… Елизавета Петровна. Для вас — Элиза, Лиз, Лиззи.
— Э-э-кхх! — задохнулся Кошкодоев, подгарцовывая у телефона. — Ну… что же тогда? Гор-рю желанием… встретиться… увидеть, осязать!
— Но ведь вы уезжаете. Кажется, завтра.
— Д-действительно… Впрочем… кх-х… тем слаще будет ожидание…
— Вы надеетесь?
— Японцы считают, например, что самая страшная пытка — это пытка надеждой.
