— Как кличут-то тебя, дедуля? — спросил Носов, когда Герка ушел.
— А Шпынь.
— Хоро-ошая кличка… Первая ходка когда была?
— В двадать девятом годе. А вы, значит, следователь будете?
Помню, один тоже был в Воронеже… нет, вру, в Калуге… в тридцать третьем… Макашин… любил, чтобы все точно. Сразу говорит, сколь дать, чтобы отпустил. Но много брал, собака. И цену не снижал.
— Я тоже не снижаю. Хоть и не беру. Так что попадешь ко мне — будешь сидеть, как миленький.
— Не, не буду. Робята выручат…
— Загадывать не станем. И сколько же ты, Божье создание, живых душ на своем веку загубил?
— А много! — равнодушно ответил старик. — Если кто в те годы в воры попадал… строго было. Постановят убить, кричат тебе: иди! Идешь и убиваешь, а что еще сделаешь? Не убил — сам умри. Тогда это дешево все было. В карты жизнь-то проигрывали. Свою, не чужую! Проиграет, сейчас это башку на пенек: руби! Как чакнешь — только кумпол отлетит. И не иначе. Политиков, помню… сук еще били…
— С нами-то давно работаешь?
— Давно-о… В лагере, чтобы выжить, на что не пойдешь… Да и теперь ведь деньги надо! Но мне нынешнюю гниду и не жалко, я ее колол и колоть буду. Она нам не ровня, вот мы действовали — это да, это были воры…
— Жизнь богатая, — хмуро усмехнулся следователь. — И кусок хлеба на старости лет…
— А как жо! — забывшись, вскричал Шпынь; оглянулся на дверь и притушил голос. — У меня ведь семья теперь, чин-чином. Две девки в школу ходят… думашь, мало на них надо! Девки ведь… деушки…
Он захлипал, утирая глаза рукавом пальто. На Носова это не произвело впечатления: знал по опыту, что на склоне лет становятся слезливы и сентиментальны даже отъявленнейшие злодеи. Очень неприятно было присутствие в кабинете этого гадкого старичка, добротного орудия в опытных руках Наугольных; вдобавок от него шел кислый запах, от которого с души воротило. Чтобы отбить его, Михаил нашел в столе у Фаткуллина сигареты и закурил.
— Дай… дай твоих… — перестав плакать, захрипел Шпынь. — Легоньких… дай!
— Свои надо иметь, — Носов вытряхнул перед ним на стол сигарету. — Или экономничаешь?
— Свои мне сегодня еще пригодятся, — многозначительно сказал старик.
Скоро Герка увел его. Вернулся веселый: «Заварилась… заварилась каша. Давай, собирайся!»
Они вышли на улицу, и оперативник потащил Михаила по каким-то кривым улочкам, между приземистых черных домишек. Окна в них светились. Чуть-чуть начинала отлетать ночь. С жалким гамом металась вверху неведомая птица.
