Прощаясь, Герцель снова стал умолять отца быть осторожным в дороге, а в Москве воздержаться от встречи "кое с кем". Отец улыбнулся в усы своей неповторимо мягкой, чуть лукавой и многозначительной улыбкой и еще раз крепко обнял нас.
Легко сказать – будь осторожен! Это было равносильно тому, чтобы сказать отцу – "не дыши!" Мы великолепно знали, что он, бывая в разных городах России, а в особенности в Москве, продолжал поддерживать контакты и встречался с уцелевшими после разгрома Московского "центра" и арестов Кугелем, Каминским и другими сионистами.
И хотя уже был получен сигнал из Москвы о провокаторской роли Саши Гордона, отец по-прежнему бывал в домах, где тот появлялся. Встречаться с товарищами и получать литературу "оттуда", следить и знать, что происходит "там", – было сейчас его "дыханием", никто и ничто на свете не могло его заставить не делать того, что еще возможно было делать.
Когда поезд отошел и последний вагон скрылся из виду, Герцель вздохнул с облегчением и, повернувшись ко мне, сказал:
– Ты представить себе не можешь, как я рад, когда папа уезжает из города. Вот и сейчас… Эти две недели я могу спать и работать спокойно. Я часто думаю – если бы можно было упрятать его подальше от Грузии…
– Но куда и на сколько времени? И кто может знать, сколько "это" продлится и где безопаснее? – спросила я.
– Да, понимаю, что это невозможно. Но когда он в городе и ходит по тбилисским улицам – у меня неспокойно на душе, и я очень боюсь за него. Будем надеяться, что новый год рассеет все наши тревоги…
Тревога… Тревога… Глядя на этих веселых, шумных людей на перроне, трудно было поверить, что почти каждый из них испытывал ее, несмотря на внешнюю беззаботность и веселое настроение.
Тревожился и Герцель. Но беспокойство его касалось исключительно отца. О себе он совершенно не волновался.
Ему недавно исполнилось 33 года. А звезда его горела уже ярко. Он начал печататься рано. Еще в 20-х годах в грузинских литературных журналах и газетах и отдельными изданиями выходили его произведения. Ему принадлежали повести, романы, пьесы, критико-публицистические статьи по вопросам литературы и искусства. Среди них большой известностью пользовались роман "Петхайн", переведенный в 1936 году на русский язык и изданный в Москве под редакцией Виктора Гольцева, а также повести "Конец Гелатской улицы", "Последнее слово Шемария", пьесы "Хагаи", "Феликс Рихтер", "На развалинах Ахасаули", "У Черного моря" и многие другие.
