В один из вечеров в маленьком городе, где была всего одна гостиница, Софья спустилась в ресторан, оставив мужа отдыхать, и заказала себе чашку кофе. Максим чувствовал себя плохо, и ей казалось, что стоит положить его в больницу на лечение – может быть, даже против его воли.
Она взяла газету, села за уютный столик, но, сделав всего два глотка, вдруг почувствовала, что случилось непоправимое. Сердце ее бешено колотилось в груди. В коридоре она услышала звуки далекой французской мелодии, нежнейшие переливы скрипки, и в этот же момент поняла, что муж ее мертв. Она замерла перед дверью, глотая слезы, поглаживая теплое дерево. Она боялась зайти так сильно, как не боялась в жизни ничего. Она не хотела верить в предчувствия. Она не хотела верить в тишину за дверью, которую нарушала только далекая мелодия, много лет назад связавшая навсегда их судьбы. И Софья беззвучно плакала, и слезы текли из голубых, еще видящих глаз, и она понимала, что все прошло и все закончилось. Потом она зашла в номер, чтобы в последний раз посмотреть на самого любимого человека в своей жизни. Смерть исказила черты его лица, но Софья, словно не замечая, долго гладила и целовала его щеки, губы и веки. Потом она вызвала врачей.
Спустя полгода Софья Николаевна вернулась в Ростов к дочери, чтобы в тишине и спокойствии завершить свою жизнь. Стремительно стареющая и впадающая в безумие, она отчего-то решила посвятить дочь в причины своего бегства. Она испытывала острейшую вину за то, что не дала ни дочери, ни двоим сыновьям достойного воспитания. Но чувство тревоги не проходило. Ей все еще казалось, что пришельцы высматривают ее через свои космические телескопы, ищут, вынюхивают. Вскоре она обнаружила, что тоже подвержена той таинственной болезни, от которой умер Максим. Кто-то терзал ее позвоночник. Наверное, светлячок. Она в панике решилась рассказать все Маше, но дочь приняла ее рассказы за безумный старушечий бред и заперла мать в комнате. Вскоре паралич сковал все ее тело, и Софья уже не могла двигаться. Она лежала в кровати, слушала радио и то и дело возвращалась к давно ушедшему прошлому.
Прибор лежал в коробке, под стопками белья. Ни Максим, ни позднее Софья не могли избавиться от него, точно так же как не могли избавиться от ощущения гнетущего страха. Максим вообще не мог представить, что когда-нибудь вновь дотронется до коробки, а Софья не могла найти в себе силы выбросить ее. Больше всего она боялась, что кто-нибудь другой найдет Прибор и воспользуется им.
