На следующее утро он пригласил Бравура в лабораторию Миоша. Дворник пришел вразвалку, качая из стороны в сторону головой, с отсутствующим взглядом. Он улыбался каким-то своим внутренним видениям и казался нетрезвым.
— Ну как? — спросил его Ахилл Дюпон-Марианн сдавленным голосом.
Я был филантропом,— ответил Бравур. И блаженно хихикнул.
— Что я говорил? — вскричал Миош, торжествующе сверкнув очками.
— Помолчите, Миош,— оборвал его филантроп.— Вами мы займемся позже, и вы будете вознаграждены по заслугам. Пока меня интересует только Бравур.— Он продолжил: — Итак, Бравур, вы были филантропом?
— Да.
— Вам понравилось?
— Еще бы!
Бравур облизнул губы.
— И что же вы делали, будучи филантропом? — поинтересовался Ахилл Дюпон-Марианн.
Бравур закрыл глаза и невыразительным голосом начал рассказывать:
— О! Здорово было… Спал на мраморе и шелке… Посасывал себе фрукты… Музыку слушал… Все было мое — замок, земли… Я у них спрашиваю: «Ну как дела?» А они: «Еще как, наш благодетель!» А я надуваю брюхо. Весь такой розовый, такой пухлый, в зелененьком чепчике. А во рту пахнет конфетой. А как я уходил, дворники махали туда-сюда метлами и распевали:
Мы метем и метем, и мы выметем вон
Его слезы, и грусть, и нарушенный сон…
— А я кем был в вашем сне? — спросил филантроп.
— Дворником,— ответил Бравур.
Ахилл Дюпон-Марианн сдержал нетерпеливое движение. Он сам был удивлен своим мрачным настроением. Следовало ли ему реагировать на недостаточно почтительное отношение, проявленное к нему всего лишь во сне? Мог ли он отказать этому бедняге в праве на переоценку ценностей, тем более мнимую и временную? Взяв себя в руки, он сказал дружелюбно:
— Хорошо, Бравур. Я рад за вас. Но следующей ночью вы, вероятно, захотите быть кем-нибудь другим?
— Нет,— ответил Бравур.— Я хочу остаться филантропом.
— Как вам будет угодно,— сказал филантроп.
И он велел ему идти чуть более строго, чем ему бы хотелось. Миош энергично потирал руки.
— Видите,— сказал он,— с помощью этого недорогого прибора я предупреждаю социальные революции.
Я устанавливаю равенство, братство. Я уничтожаю зависть. Я спасаю мир…
— Не будем преувеличивать,— заметил Ахилл Дюпон-Марианн.
— Подумайте, что бы стало с Францией, если бы у Людовика XVI был прибор, который позволил бы ему с малыми издержками удовлетворить самолюбие будущих санкюлотов. Привилегии всем. Но по очереди. Дневная смена. Ночная смена…
— Тем не менее,— ответил Ахилл Дюпон-Марианн, хитро улыбаясь,— дневная смена, как вы ее называете, почему-то находится в более выгодном положении.
