«Это отвратительно… неужели ты думаешь, я хочу быть рядом с тобой, когда ты такой? Эта комната, этот фургон, ты — все пропахло сортиром. От тебя и твоего сына несет тухлятиной. Твой особенный сын…»
И в припадке гнева или, может, чувствуя неодолимую потребность что-то изменить, она скрутила крышку с бутылки дезинфицирующего средства и щедро полила пол вокруг себя, а потом стала лить на одежду, на стены, на Панику, который свернулся в клубок и закатился под кровать, подальше от жалящего душа. И тогда последним отчаянным жестом, прежде чем вслед за моим отцом надломленно рухнуть на пол, она вылила остатки дезинфекции себе на голову, натерла ядовитой жидкостью кожу, языком загоняя жгучие капли в десны и между зубов. И я помню паузу, момент захлеба, когда слышал только пение птиц и звуки плача Паники и Выход, паузу, которую нарушила Выход, рванувшаяся в ванную, — она вопила от боли и раздирала себе кожу.
И еще. Шло состязание в громогласности, как правило, однонаправленное действие со мной в качестве единственного зрителя, одинокого и перепуганного. Поначалу могло быть даже весело, как в какой-нибудь избитой комедии пощечин, которые мы все трое, иной раз, смотрели по телевизору и от души смеялись, вот и я смеялся, когда подушки, а потом книги летели в Панику, с жалким видом стоявшего посреди гостиного отсека. Но веселье длилось недолго. Паника, как всегда, потирал голову, разбирая пальцами длинные пряди черных волос. На каждый запущенный в него предмет он отвечал оторопелым поеживанием.
«И что они сказали, что они сказали тебе?» Мать налетала на него, как коршун, ее руки отчаянно жестикулировали, когда не швырялись чем ни попадя.
«Давай разберемся для ясности. Ты поднялся в отдел социального обеспечения. Ты сказал им, что не получал никаких писем, потому что у тебя нет дома, и что твой ребенок не ходит в школу, потому что ты никогда не задерживаешься на одном месте надолго. Ты это им сказал? Это? Ты идиот, вот ты кто! Бессмысленный, беззаботный дурак, у которого нет ни гроша за душой, который ничего не желает делать и теперь, чтобы все окончательно испоганить, намолол кучу опасной ерунды каким-то социальным работникам. Пойти надо было мне, конечно, но тогда пришлось бы оставить мальчика с тобой, что, наверное, было бы еще хуже. Ты знаешь, что теперь произойдет, ведь знаешь? Знаешь?»
Выход повысила голос до крика, в надежде добиться какого-то ответа от Паники, но все, что он сумел вымолвить под этим грохочущим шквалом упреков, было простое и тихое: «Нет».
