* * *
Я в фургоне вместе со Щелчком. Где-то между гостиным и спальным отсеками. Я вижу неопрятные стены, на них нет ни украшений, ни картин: все просто, функционально, минимально. Я нащупываю жалкую подстилку, улавливаю смешанный запах гниющего мусора и застоявшегося сигаретного дыма. Я там, куда пожелал поместить меня Щелчок. Это — его мир, въяве, вживе. Когда-то Джози ввела меня в свой мир — тогда мы оба были юны, тогда мы оба умещались под одеялами, творя свою палаточную среду, полную наших запахов и звуков. Включи фонарик, Керт, посвети мне фонариком.…
Два.
Я пересекаю комнату, подхожу к застывшим изображениям родителей, разглядываю страшные выражения их лиц, схваченные и навсегда запечатленные фотоаппаратом Щелчка. Я оказываюсь посреди драки: если я вытяну руку, то коснусь прядей волос Паники, туго натянутых, как гитарные струны. Если я просуну голову между оскаленными лицами, то их слюна забрызгает мне щеки. Я в один миг постигаю картину, постигаю Щелчкову картину. Бывало, прокладывая себе путь по кровати Джози, я знал, что найду ее, что во всем доме есть лишь одно место, где следует искать ее. Нашел. Интуиция тем слаще, чем она вернее.
Девятое правило психотерапии гласит: всем давай знать, когда ты прав, и никому не сообщай, когда ты неправ.
Подпись к этой фотографии гласит: Выход и Паника дерутся.
Щелчок лежит плашмя на матрасе, а я тем временем изучаю фургон, все его темные уголки, его угнетающую и жалкую обстановку. Еще я знакомлюсь с жизнью вне стен фургона, провожу много времени возле деревянной халупы на какой-то безымянной прогалине. И одновременно слушаю прерывистый, хриплый и неуверенный голос Дичка, раздающийся в наушниках моего «уокмена». Так впервые сталкиваются эти два мира.
Ступив на захламленный пол фургона, я потерял равновесие: отец Дичка, сидевший за рулем машины, резко повернул за угол где-то в загородной местности. Рядом с Щелчковой халупой изображение расплывается, натолкнувшись на стекло, между тем как голос Дичка, звучащий у меня в ушах, заново переживает лихорадочный бег к вершине холма, на помощь матери. «Быстрее, быстрее, быстрее». — Джейк тянул и тащил меня, дергал и волок по склону к вершине, к опушке, к отцу, а мир, залитый ярким летним солнцем, содрогался от крика.
Я одновременно подглядываю и подслушиваю, совершаю сразу два действия, необходимых внимательному исследователю. Вот ради чего я здесь, говорю я сам себе, вот почему рискую всем, идя на этот эксперимент. Тут ничего нельзя было бы добиться традиционными методами, в этом я себя уже убедил. Нужно лишь вглядываться в мрачное жерло туннеля, где спрятался отец Щелчка, чтобы понять, что мне делать; нужно лишь прислушаться к всхлипам Джейка, проступающим сквозь голос Дичка, чтобы понять, зачем мне это делать.
