Слушаю, и комок подкатывает к горлу. Так, кажется, и удавил бы его. Едва сдерживаю себя, спешу побыстрее закончить письмо. Рука трясется. Нужно быть настороже, каждую минуту сюда могут ворваться. Коли увидят, чем я занимаюсь, несдобровать мне! Но и уйти, не дав о себе знать, не могу. Всю ночь думал, как бы сбегать предупредить вас, но дом окружили. Угонят нас, по всей видимости, в лагерь. Вон и староста надрывается: «Лагерь для вашего брата — самое подходящее место!»
Не могу видеть, как убивается мама. Пробовал ее успокоить, но она только сильнее прижимала меня к груди: «Мал ты еще, родной, не знаешь, что это за ад — лагерь».
Сегодня была возможность сбежать — солдат, что остался стеречь у ворот, не догадывается о лазейке за сараем. Но я не сделаю этого. И вы на моем месте поступили бы так же. Маму я одну не оставлю! Без меня она в лагере пропадет.
Не отступайтесь от нашего дела! Жалко, что меня не будет рядом с вами. Когда увидите отца, расскажите ему обо всем.
Улучу минуту и брошу письмо к Коле во двор. Надеюсь, он его отыщет. Прощайте…
Ваш Калчо».
Мы были потрясены. Сердца разрывались от муки и жалости.
Сейчас далеко за полночь. В селе пропели первые петухи. Притаившись, мы выжидаем, когда в доме старосты погаснет свет. Вот погас наконец. Видать, надоело старосте пялиться в темноту, всю ночь вокруг дома слонялся. К тому же поднялся ветер, воет шакалом и ломает ветки на деревьях. Одно спасенье — укрыться в доме. Да и заря не за горами, а у ворот сидит на цепи верный пес.
К дому со всех сторон примыкает большой сад — как раз то, что надо. Пригнувшись, пробираемся вдоль забора к тому месту, откуда недавно выводили коней. Здесь Коле приказал всем остановиться, а сам вместе с Васе крадучись подошел к окошку, в котором еще несколько минут назад горел свет.
Гранату нес Васе, он должен бросить ее в окно. Уши никто из нас больше не затыкает, взрывы для нас теперь дело привычное. Прибежали запыхавшиеся ребята, еще через мгновение в доме сверкнуло и отчаянно грохнуло. Напрасно рвался с цепи обезумевший пес, напрасно надсаживалось в селе все собачье племя — мы уже были далеко и спокойно взирали с холма на зарево, разливавшееся по вершинам гор.
По селу поползли страшные слухи: немцы собираются сжечь село дотла. Потерянно бродят по улицам женщины, собираются вместе и плачут. Домой не тянет. Мама, нахохлившись, день и ночь сидит у очага, и слезы текут у нее по щекам:
— Изверги, голодом не уморили, так вон что удумали.
