— Окаянный, разве ж можно такие вещи в дом приносить? — трясла она сына за плечи.
— Не думал я, что они с обыском придут, — всхлипывал Калчо.
Сегодня к ним в дом ввалились фашисты и увели Калчо. Значит, и наша очередь не за горами. Коле велел нам не сидеть по домам, а в случае чего, дорогу знаем — в горы к партизанам. Расскажем им обо всем, и они уж не будут говорить, что наше место в селе, а к ним-де всегда успеем.
Целый день мы были начеку, готовые в любую минуту бежать из села. Когда свечерело, Калчо, бледный, измученный, вернулся домой. Его отпустили!
— Зачем ты им понадобился? — не терпелось узнать нам.
Но Калчо начал рассказывать со всеми подробностями:
— Староста схватил меня за руку и силой усадил на стул. Раскурил трубку и говорит: «Твой отец утверждает, что найденные у вас в доме листовки были не его, а твои. Это правда?»
Я растерялся, не знаю, что и отвечать. Наконец промямлил: «Правда…» — «Так-так, а откуда они у тебя?» — «Вижу, валяются на дороге, я и подобрал». — «И зачем же ты их подобрал? Почитать хотел или с друзьями-приятелями поделиться? А может быть, тебе отец велел?» — «Никто мне не велел. Просто так взял да подобрал. Мне бумага нужна, я шапки из нее мастерю». — «Ага. А что в них написано, знаешь?» — «Нет». — «Неужто не прочитал?» — «Ни к чему мне это». — «Тогда зачем ты их под подушку упрятал?» — «Да все из-за матери. Ох и охоча она до разных бумажек, увидит где, хвать — и на растопку». Староста отвесил мне пару оплеух: «Лжешь, поганец!» И вышвырнул меня во двор.
— Стало быть, ты не сознался? — спросил Коле.
— Нет.
Мы бросились обнимать Калчо. Калчо охал и отбивался.
Два дня в доме Бузо творилось светопреставление. Отец с матерью с ног сбились в поисках своего сыночка. Насилу отыскали в каком-то заброшенном сарае, окоченевшего, полуживого. Два или даже три часа приводили его в чувство: растирали ракией[4], поили горячим чаем. А когда Бузо немного очухался и его стали расспрашивать, что да как, он едва слышно пролепетал:
— Навалились на меня сзади, глаза и рот тряпкой завязали и как треснут по голове. Дальше уж я ничего не помню.
— А как ты в сарае-то очутился? — спросил у него отец.
— Говорю же, не помню!
— Доберусь я до них, спуску не дам! — повторил свою излюбленную угрозу отец Бузо.
— Взгляни-ка, — оборвал его староста, вынимая торчавшую из кармана Бузо записку. Развернув, он пробежал ее глазами, а потом прочитал вслух: — «Получай по заслугам, гад! Довольно ты поползал на брюхе. Так будет со всеми прихвостнями!»
