— Свят! Свят! Свят! — молился он. А после ворчал, недовольный тем, что падать и кататься ужом приходиться слишком часто, считая опасения необоснованными: — Ведь прошли бы, стена вон выросла, а было полого…
— Ну, — независимо отвечал Дьявол, — хочется иногда поразмяться. Я какой-то маленький с вами стаю, бери меня голыми руками. Ох, Борзеевич, вторая половина зимы, снега накопилось столько, что съехать может с любого места, — вразумлял он старика. — Только я могу так… Мне солнце потушить ничего не стоит! — И снова засовывал пальцы в рот и свистел, но только еще громче, так что свист уже не слышали, но видели, как вокруг сотрясается и падают камни.
— Воистину, Маня, Свят! — подтверждал Борзеевич, когда утихал грохот. — Он беззащитную звездочку проглотит, не подавиться! — и грустно взирая на изменившийся в худшую сторону ландшафт, тыкал пальцем в новую пропасть: — И как нам теперь?
А Манька верила и не верила, размышляя, надо ли тушить звезду, возле которой, возможно, кипела жизнь, молча соглашалась с Борзеевичем, когда высокие непреступные стены открывались своей непроходимостью. Дьявол не казался ей умным. Вернее, умным, но по-своему — мог бы устроить вселенную умнее. Взять тех же вампиров: зачем куда-то расти, если и так земли навалом? Жадность, может, доводила до добра вампира, но зачем же уподобляться кучке собственного дерьма? Кучке положено перегнивать и подъедаться червями, но Богу-то, Богу! Она в Бога не метила, шла по нужде, а Борзеевич, тот вообще из любопытства, а не то, чтобы доказать, что мол вот я какой. Так неужели нельзя было хоть раз посочувствовать, пожалеть по-божески, если Бог? И надо ли усложнять дорогу, если она и без того полна трудностей? Дай ему волю, замучит досмерти.
Не раз вспоминала она избы и оставленное позади лето. Сердце осталось где-то там. И только мысль, что когда-нибудь вернется, останавливала ее, чтобы не лечь в снег и не умереть. Естественно, Дьявол не забывал поиздеваться над ними, напоминая, сколько вершин, много выше и круче, покорили вампиры, и не только покорили, но проторили дороги, понастроив подъемники. Никто с ним не спорил, сил не хватало. Лишь однажды Борзеевич буркнул в ответ, что ломами и кирками не вампиры махали, когда прокладывали дороги…
Назвать горы необитаемыми — было бы неправильно. Живность здесь водилась в изобилии. Много было гнезд гордых птиц, белоснежные козлы, гордые и независимые, чувствовали себя в здешних местах замечательно, олени и сайгаки неведомо как удерживаясь на крутых подъемах, много раз натыкались на лисьи и волчьи следы, были даже семейства кошачьих, но эти попадались редко. Большинство четвероногих давно спустились вниз, в низину, в сторону изб. Не так голодно, и пищи навалом. Звери будто чувствовали землю, пробираясь к ней отовсюду. Так, внезапно, она однажды обнаружила на реке стаю лебедей. Непонятно откуда взялись домашние гуси, которые и летать-то не умеют путем, или животные, которых, в принципе, уже не существовало…
