Арчи. В каждом деле есть свои неприятные люди, и приходится их терпеть со стиснутыми зубами, проявлять дружелюбие, льстить. Вот как хотя бы с Джейком, сочинителем текстов к рекламным плакатам.
Подлизывание – вот как они называли это в школе. Ничего не изменилось. Вы идете по жизни подлизываясь. А потом вы прибываете на небеса, вцепляетесь в свою записную книжку, куда занесены все ваши благодеяния, как у тети Анджелы. И здесь происходит Самое крупное Подлизывание из всех. Ну, Господи, ничего себе местечко Ты сотворил! Неужели всего за семь дней? Ну, Ты даешь! И как же Ты это сделал? Ну, совершил несколько маленьких ошибочек, но совсем незначительных, правда-правда, стоит ли об этом и говорить… ну, конечно, Тебе не стоило бы забирать моих маму и папу и спихивать меня двум самым жалким людишкам, каких Ты только смог отыскать; было бы еще очень мило не устраивать мне четырех выкидышей, а потом едва не погубить меня при родах Ники, да, и еще если бы Ты не уничтожил атомной бомбой Хиросиму. Хорошо бы также, чтобы мой муженек не сходил бы чуточку с ума и…
Неплохо, если бы тот самолет не разбился. Ее горло сжалось, и живот свело от страха. Внезапно показалось, будто кто-то выключил звук в ее голове, и она могла видеть их, но не слышала слов.
Ее пронизывал ледяной холод. Одну из всех.
163 ЧЕЛОВЕКА ПОГИБЛИ В АВИАКАТАСТРОФЕ В БОЛГАРИИ.
Все в комнате замерли, как в стоп-кадре. А потом это кино закрутилось снова. Ее уши горели огнем, в них все просто кипело. Арчи принялся пожирать свой бисквит, пропитанный вином. Кроме высокомерных поучений о качестве напитков, он не спросил ее ничего о ней самой, разве что сколько у нее детей, причем уже трижды. Его жена, с вытравленными перекисью волосами и невероятного размера грудью, сидела в дальнем конце стола, пытаясь оторвать внимание Ричарда от Андреаса. Она скорее походила на дешевую стриптизершу, чем на жену банкира.
– Сэм, бисквит великолепный, – произнес Бэмфорд О'Коннел с сильным ирландским акцентом.
– Спасибо. – Она улыбнулась и едва не выпалила: «Это ведь не что-нибудь, а фирма „Маркс и Спаркс“», но ей удалось вовремя остановить себя.
Получилось отлично. Она только вынула бисквиты из фабричной упаковки и слегка обработала их.
О'Коннел, словно маленький плотный сгусток энергии, с очень выразительным лицом, излучающим отличное здоровье, с удовольствием расправлялся с очередным куском. Свою жизнь, ел ли он, пил, разговаривал или даже просто сидел, он превращал в непрерывное пиршество. Поглощенный изучением других, он внушал окружающим, что жизнь – сплошное удовольствие, бесконечный источник наслаждений. Перехватив ее взгляд, он поднял свой бокал:
