— Да уж, за это стоит выпить, — усмехнулась она одними губами. Глаза оставались серьезными.
— Джой, если ты пришла по просьбе своего брата, и собираешься читать мне лекции о примерном поведении, то предупреждаю сразу — это бесполезно, — сказал я, выпрямляясь. Джой села рядом.
Я старался не смотреть на нее, но в поле зрения постоянно попадали то длинные светло-русые волосы, то родинка на шее, то удивительные синие глаза. Мы сидели так близко, что я мог чувствовать запах ее волос, тепло, исходящее от кожи. Она не спешила отвечать, и мы сидели в тишине, нарушаемой лишь нашим дыханием.
Мое тело отреагировало на ситуацию по-своему, и меня это напугало. Я поспешно отодвинулся и вопросительно хмыкнул.
— Я вовсе не собираюсь читать тебе нотаций, — сказала она, наконец.
— Вот как?
— Да. Я считаю, что ты прав. Пит трясется над нами как курица-наседка.
Я не стал сейчас говорить о том, что в отношении младшей сестры у него были на то веские основания. Джой была та еще штучка, могла выкинуть любой фортель, так что я бы на его месте запер ее в комнате, этаже так на восьмом, чтобы не могла выбраться, и вдобавок, поставил бы человек десять ее сторожить.
— Уточнение, — произнес я, — Ты — его младшая сестра. Поэтому он обязан быть наседкой.
— Ты — зануда, такой же, как и он!
— И ты пришла, чтобы сообщить мне об этом лично?
Джой убрала со лба упавшую прядь. Я в этот момент вел с собой тяжелую внутреннюю борьбу — главным моим желанием было поцеловать ее, но мозг приводил контр-доводы. Я не ее парень, она знать меня не хочет, ее брат меня убьет, если я до нее дотронусь, и откуда вообще я могу знать — чувства это, или внезапно вспыхнувшее с новой силой половое созревание. В итоге, ничего у меня не вышло. Я ничего не решил — потянуться ли губами к ее губам, или навсегда забыть об этом наваждении.
— Нет, — сказала она, — Я пришла, чтобы помочь тебе. Надо отсюда выбираться. Питер просто дурак, что этого не понимает. Он не хочет уходить, потому что у Синклера папа и мама. Он думает, что если они сделают то, что нужно Синклеру, мы будем вместе.
— А ты? — вырвалось у меня. Джой помолчала секунду, потом пожала плечами:
— Я почти их не помню, Чарли. Это для Пита дом остался на Луне. Для меня, дом — это школа, а моя семья — это Пит, Полина, ребята. Вот так то. Я, наверное, говорю ужасные вещи, но это действительно так.
— Они не ужасные! — воскликнул я. И подумал о собственной матери.
Почему-то такие вещи приходят в голову в самый неподходящий момент. Внезапно я вновь пережил историю месячной давности, и меня передернуло. Наверное, то, что я думал о женщине, которая меня родила, тоже можно было назвать "ужасной вещью". Но я не отказывался от собственных мыслей в угоду тому, что обо мне могли подумать. Плевать!
