Перстень Охотника | страница 30
– Даже Авгуру?
– Никому, – он немного помолчал. – А знание... Оно придёт само, со временем.
– У меня такое ощущение, что вы смирились, – сказал я. – Это так?
– Да! – Станисловас резко ответил мне, словно боясь ответить иначе, и посмотрел мне в глаза с такой злобой, что чуть не оскалился в ответ, отвечая на его ярость, – Да, смирился. Я нашёл свою Нежить и убью её, когда придёт нужное время. Получу прощение и упокоюсь навечно, оставив за плечами седьмую жизнь и этот проклятый небесами мир! И не тебе меня судить, Александр!
– Может, и так, – я пожал плечами и поднялся со скамьи. – Может, и так. Но знаете...
– Что ещё?
– Corruptio optimi pessima... (*)
Когда подходил в машине, неподалёку, метрах в тридцати, в тени придорожных деревьев заметил неприметный Гольф тёмно-серого цвета. Внутри, приоткрыв окна, сидели два парня, которые так откровенно меня разглядывали, что я даже усмехнулся. Экая наглость, право слово! Может, шугануть их, дилетантов частного сыска? С этими мыслями, уже приоткрыв дверь в свою машину, я вдруг резко повернулся и направился к ним. Как бы не так – не успел пройти и десяти шагов, как ребятки шустро завели свой пепелац и уехали, оставив меня в одиночестве. А из ворот храма, уже начинали выходить люди со строгими и задумчивыми лицами, будто, отсидев положенный срок на жёстких скамьях храма, они разом избавились от всех грехов, которые успели натворить за свою долгую жизнь…
(*) Corruptio optimi pessima (лат.) – Самое худшее падение – падение чистейшего.
8.
Серые ленты улиц, слепые зеркала витрин и тёплый свет окон, за которыми жили люди со своими грехами и надеждами, любовью и злобой. Каунас на редкость неоднороден – то привлечёт уютной, почти обволакивающей, тишиной скверов, то резко оттолкнёт безвкусицей новомодных зданий, построенных за последние десять лет. Хотя нет, их не строили, а будто разбросали по карте города, не особенно заботясь о том, куда упадут эти серые коробки из стекла и бетона. Наверное, таков удел всех городов, история которых насчитывает не одно столетие. Уже несколько часов, я бесцельно езжу по Каунасу, словно боюсь остановиться. Кажется, заглушу мотор – и всё, больше не найдётся сил, способных сдвинуть меня с места; так и буду стоять на обочине, обняв руками руль. Господи, за что? За что на меня свалилось это предназначение – словно клинок сверкнул над головой и замер, едва коснувшись шеи. Сердце билось, срываясь с ритма, будто пыталось вырваться из груди. «Всё, что меня не убивает, делает меня сильнее» – всплыла в памяти фраза, возвращая в этот шумный мир, до краёв наполненный вопросами, на которые у меня нет ответов. Значит... Значит, ещё поживём.