Я представил себе реакцию шефа. Наверняка, скажет что-нибудь подобное: "Вы сели в лужу, сэр, и похожи на йога, усилием воли втягивающего в себя воду." Сказал об этом Смирноффу. Тот усмехнулся:
— Ваш шеф похож на человека, у которого никогда не болели зубы, у таких обязательно плохо пахнет изо рта.
— Вы правы, шеф тверд, как цензор советского Главлита, когда дело касается принципов морали и никогда не пропустит на страницы альманаха идею, что великое открытие сделано только потому, что автор любил в детстве подглядывать в женской бане. И все-таки как это было?
— Работа… работа… и снова работа. Тридцать лет на одном из почтовых ящиков и теперь не надо переплывать реку и забираться на высокую ветлу, чтобы войти взглядом сквозь непроницаемое… Хотя оказалось, что непроницаема и непреодолима совсем другая преграда.
Я стал известен, попал в энциклопедию. Меня поставили в известность. Так и стою среди нее. И ничего мне неизвестно…
Смирнофф вдруг по-детски, обезоруживающе улыбнулся, подмигнул мне, поднес палец к губам и вернулся к своему креслу.
Развернул его, нажал на что-то в подлокотнике, боковина распахнулась, обнажив мини-бар.
— Помните очень давнишний фильм, там чекист приходит в дом, а хозяин неожиданно спрашивает: "Простите, вы русский человек?" Чекист осторожно подтверждает и тогда хозяин радуется: "Значит, водочку пьете!" Нуте-с, по паспорту вы россиянин, а по крови?
— Питие есть веселие Руси.
— Грамотно, — одобрил Смирнофф и добавил, разливая по стаканам, — даже сабля, если ее не купать в крови, ржавеет.
Мир потихоньку оживал.
Побежала по жилам кровь, раскрылись весело глаза и в серой, сумеречной комнате, как сквозь бинты реставратора старых полотен, явились краски. Я обнаружил, что в углу на четвереньках бегемотом стоит красный диван, а гардероб, удушливо дразнясь, прищемил дверкой синий язык галстука.
Вдруг за почерневшим окном жирно ударил гром, капли дождя загрохотали крупным горохом по подоконнику, Смирнов щелкнул выключателем и воссиявший свет стал озарением, что мир не так уж дурен.
— Мне нравятся в моей жене две вещи — это подбородок, — сказал Смирнов и мы расхохотались. Так было смешно, словно мы со Смирновым заразились общей болезнью.
А когда по комнате поплыл дым первой затяжки, то представилось, словно сидим мы с ним на корточках у костра и курим трубку.
А жены разрезали труп врага и жарят его печенку.
Раздался кулачный грохот в дверь.
— Фригидище, — буркнул Смирнов. — Нечего было хлопать дверью так, что замки сработали.
