О Т Ч А Я Н И Е
Стою на распутье дороги. Влево, вправо, иль прямо идти?
Там соблазнов манящих много. Только нету обратно пути.
Все дороги уходят в далеко, и на всех тишина, благодать.
Солнце светит в зените высоко, темных туч и злых бурь не видать.
Хорошо бы над ними промчаться, хоть мельком посмотреть наперед.
Не хотелось бы вновь просчитаться, если жизнь тебе выбор дает.
Не толкает ни в спину, ни в шею. Задержись и в раздумьях присядь.
Потеряю я все, что имею, если можно еще что терять.
А имею я то, что не жалко ни терять, ни губить, не иметь.
Так пойду-ка вперед без оглядки и не буду судьбу я жалеть.
Коль ударит не так уж жестоко, нет больнее удара, чем был.
Убежим мы за тучку далеко, а что было за нею, забыл.
Позабыл и забросил судьбу я, а она позабыла меня.
Не сегодня, так завтра умру я, так зачем же пытаю себя.
Не хочу себе счастья дождаться, и ругаюсь с судьбою со злостью.
Восвояси хочу я убраться. Не хочу повторять злую гостью.
Пусть закружит, завертит, умчится. Буду жить, веселиться и петь.
И в весеннем припеве кружиться, и не буду о прошлом жалеть.
То, что было, уже не отменишь. То мое, и я этим живу.
А захочешь, так сразу изменишь то, что было во сне, наяву.
5
— Прошу всех встать, суд идет! — громко и властно произнесла заученные и привычные слова секретарь суда Анна Викторовна Царева.
Молодая и привлекательная женщина, которая любила свою работу еще за возможность предстать перед всеми, ну, почти что всеми, всесильной и всевластной, могущей своей командой заставить целый зал вставать без проволочек и беспрекословно, словно перед вышедшем перед строем генералом. А поскольку все присутствующие быстро разнесут по городу и новости, и ее наряд, то хотелось предстать еще и во всей красе. И тот мелкий незначительный фактик, что участники процесса и зрители встают и отдают дань уважения эти деянием не ей, а выходящему в боковую дверь федеральному судье, можно и не уточнять. Действия выполнялись по ее команде и после ее этих магических коротких фраз.
Борисов Анатолий Иванович, федеральный судья, остановился посреди широкого стола, окидывая пронзительным строгим взглядом публику, и, подняв руку, позволил всем сесть.
— Прошу садиться, — пробасил он в тишину и окунулся в бумаги, разложенные перед ним на столе.
Это был высокий, статный, но давно уже пожилой мужчина, имеющий в арсенале взрослых внуков. Он уже много лет судит и осуждает, поэтому такая процедура привычная для него и знакомая. Чаще обычного ему поручали судить убийц, насильников и иное отребье человечества. За эти годы насмотрелся и наслушался. Можно сказать, что огрубел от частых контактов с жестокими и беспощадными убийцами, которые здесь в клетке вдруг становились жалкими и убогими, которым с непривычки хотелось даже посочувствовать, как совершенно случайно по воле судьбы и случая, ступивших на тропу, приведшую на скамью подсудимых. И божились и клялись они в своей любви ко всему человечеству, что свершили не со зла, а по недомыслию, находясь в состоянии аффекта, что намного смягчало их вину, порою превращая даже в невиновных. Но Анатолий Семенович научился уже интуитивно отличать истинных отморозков, которые даже слово такое, как аффект, здесь в суде впервые услыхали, от случайно отступившихся юнцов.
