У входной двери Говард приостановился.
– Вы намереваетесь рассказать моему сыну о том, что произошло вчера?
Хилари категорично покачала головой.
– Не думаю, что Эдвин должен знать абсолютно все! – выпалила она. И испугалась, вспомнив, что разговаривает не с кем-нибудь, а с родным отцом Эдвина.
Говард же лишь одобрительно крякнул в ответ и открыл дверь.
– Надеюсь, мы расстаемся ненадолго!
Оставшись одна, Хилари некоторое время была занята воспоминаниями о только что состоявшемся разговоре. После катастрофы легко можно было понять отношение к ней отца Эдвина, тем не менее, он и раньше представлялся ей высокомерным и категоричным снобом.
Оказалось, что Говард Айртон – милейший человек, способный здраво мыслить, критично относиться к себе и прощать. Прощать Хилари ему было не за что, но он простил ее отца, а это на его месте смог бы сделать далеко не каждый.
Время шло, а Эдвин с Лили все так и не появлялись. Тревога Хилари возрастала с каждой минутой. Нет, украсть у меня дочку он не посмеет, с надеждой думала она. Не решится на столь отчаянный поступок, даже если все еще злится на меня, ведь это уголовно наказуемо.
Ей вспомнились вчерашние гневные слова Эдвина, и сердце похолодело от страха. Он сказал, что она совершила преступление, не сообщив ему вовремя о том, что беременна… Кто из них был прав? Кто виноват? И как эта правота и вина отразились на их маленькой дочери?
Услышав звук подъезжающей к дому машины, Хилари, у которой от переживаний уже мутился рассудок, выскочила во двор.
Подобно кошке, стремящейся защитить новорожденного котенка, бросилась она к задней дверце черного «ягуара», где с правой стороны, сияя от радости, сидела Лили.
– Где вы пропадали так долго? – спросила Хилари, хмуря брови, у неторопливо выходящего из машины Эдвина. На нем были полуспортивные брюки из тонкой материи и белая футболка, плотно облегающая его мускулистые грудь и плечи. Он выглядел неотразимо.
– Я показал дочери много интересного, – небрежно сообщил Эдвин, наклонился, заглянул внутрь автомобильного салона и заговорщически подмигнул Лили. Та подмигнула ему в ответ с тем же таинственным видом, явно подражая отцу.
Только сейчас Хилари заметила, что с ее дочерью произошли разительные перемены. Темно-русые густые волосы Лили теперь были коротко острижены. В мочках ее маленьких ушей поблескивали красивые сережки с крохотными прозрачными камушками, на ручках – разноцветные детские браслеты, а на груди висел яркий кулон в виде сердца.
