Я давно это заметила — кому, как не мне, знать. Мой собственный забор между реальностью и вымыслом также довольно шаткий. Моя подруга Эмма, которая любит, чтобы все было разложено по полочкам, говорит: причина в том, что я рано лишилась родителей и даже толком не поняла, что произошло — вчера они были, и сегодня их нет. Свалившись вверх колесами в кювет, их машина протаранила этот самый забор, навсегда оставив в нем зияющую дыру. Когда в течение восьми месяцев я была Лекси Мэдисон, я настолько к ней привыкла, так прикипела душой, что она стала для меня реальным человеком, сестрой-близняшкой, которой я потом лишилась, тенью, живущей внутри меня подобно теням исчезнувших близнецов, которые раз в десятки лет появляются на рентгеновских снимках. Еще до того как Лекси вернулась ко мне, я знала, что я у нее в долгу — хотя бы за то, что ее нет, а я жива.
Думаю, это не совсем то, что рассчитывал услышать от меня Сэм. Образно выражаясь, перед ним и так стояла полная тарелка с едой, и не было смысла добавлять в нее сомнительные приправы. Вместо этого я попыталась, насколько могла, рассказать ему о работе под прикрытием: о том, что никогда не знаешь, на что нарвешься в следующий раз; о том, как цвета вокруг приобретают огненный оттенок, грозя выжечь на лбу клеймо, а воздух становится терпким, словно ликер, в котором плавают крошечные чешуйки золота; о том, как приходится шагать сквозь эти сдвиги реальности, как вырабатываешь в себе чувство равновесия, тонкое, как у серфера, потому что каждую секунду живешь на летящем с головокружительной скоростью гребне риска. Я рассказала ему, что никогда не делилась этими переживаниями с коллегами и даже пару раз принимала экстази, потому что от него ни с чем не сравнимый кайф. Я рассказала ему, как у меня все здорово получалось, естественно словно дыхание, и никакая «бытовуха», проработай я в ней хоть миллион лет, не идет ни в какое сравнение.
Когда я закончила, Сэм посмотрел на меня, насупив брови.
— Что ты хочешь сказать? Что снова переводишься в секретный отдел?
Спросил и выпустил мои руки. Я подняла глаза — он сидел на другом конце дивана, весь какой-то нахохлившийся и взъерошенный, и хмуро смотрел на меня.
— Нет, — ответила я. — Даже в мыслях не было. — Его лицо тотчас прояснилось. — И вообще, при чем здесь это?
Кое-что я все-таки от него утаила: какая судьба ожидает тайного агента. Некоторых из них убивают, но в большинстве своем они теряют друзей, семью, любимых. Кое-кто вообще дичает и даже постепенно переходит на другую сторону. Вдруг он замечает, что назад дороги нет, и тогда ничего другого не остается, как под сурдинку, не поднимая лишнего шума, вывести такого агента из игры и раньше времени спровадить на пенсию. А кто-то — причем не тот, на кого бы вы подумали, — срывается. Срывается без видимых причин. Просто одним прекрасным утром до человека внезапно доходит, в какие игры он играет, и он замирает от ужаса словно канатоходец, который случайно посмотрел вниз.
