— В воскресенье мы стояли на причале. Все четверо. Хелька, Аарне, Туомас и я. Туомас был в белой рубашке. И затем пришел летний пароход, и мы взошли на палубу, и гармошка играла, и люди танцевали. Даже Хелька и Аарне. Туомас стоял у перил и покачивался взад-вперед, будто какая-то горилла. Он смеялся. Он смеялся почти в голос. И мы ели мороженое. Солнце светило, и озеро было совсем тихим, и над ним летали чайки.
Яапи кончил рассказывать, замолчал и глядел вдаль на город. Этот день в Кюнсиниеми ему не забыть никогда.
— Здорово, Яапи. И это сделал ты.
Яапи поднялся и сунул руки в карманы джинсов.
Слышен был шум уличного движения. Вдоль улиц загорелись первые огни. Лето склонялось к осени.
— Черта с два этот пароход пришел! — вдруг зло процедил Яапи сквозь зубы.
Элина подошла и положила руку ему на плечо.
— Что-о?
— Даже в колокол не прозвонил, как бывало иной раз, когда Туомас махал с берега. Я стоял на причале, как сирота, и мне было стыдно. Я обманул их — и Хельку, и Аарне, но больше всего мне было стыдно перед Туомасом. Он присел на корточки в конце причала и бренчал кольцом, к которому привязывают канат. И плакал. Такой верзила. Он мог бы одной рукой выдернуть это кольцо, или развалить весь причал, или сделать что угодно. Но он только бренчал и бренчал кольцом.
— Подонок этот шкипер! Но почему бы вам не сесть на пароход в шлюзе?
Яапи посмотрел на Элину. Она все-таки поняла не до конца. В шлюзе на судно мог сесть кто угодно. В этом не было ничего удивительного. Элина поняла бы наверняка, если бы сама побывала в Кюнсиниеми. В том-то и дело, что пароход должен был специально взять курс на Кюнсиниеми, прозвонить в колокол, сбавить ход и пришвартоваться к причалу. Ради них! Ради Хельки, Аарне, Туомаса, ради него — Яапи.
— Слушай, Элли, на будущий год, летом, я поеду в Кюнсиниеми.
— Попасть бы когда-нибудь в деревню…
— Я мог бы остаться там и навсегда. Хелька и Аарне взяли бы… У них нет своих детей. У них только коровы, и овцы, и куры, и… Ты могла бы кормить их. Хелька научила бы тебя. Веришь, Элли?
— Ну!
— Я мог бы поговорить с ними.
Именно такой Элина была хороша: рот приоткрыт, в глазах искры, волосы облаком вокруг лица. Ее кожаная куртка шуршала и поскрипывала, когда она обхватила руками его шею и прижалась к нему. Где-то посвистывала птица, отбившаяся от перелетной стаи.
— И тогда мы взойдем на тот пароход, Яапи. Взойдем!
— Он придет в Кюнсиниеми. Слушай, Элина, я еще сделаю…
