– Что это? – шепотом спросила она.
– Кролики, – ответил Сашко.
– Какие кролики?.. Что они здесь делают? – не могла понять испуганная Таня.
– Бегут в ванную пить воду. Наверное уже три часа.
Таня посмотрела на светящийся циферблат своих часов – было пять минут четвертого.
– В это время они пьют воду, – сказал Сашко. – Потом снова возвращаются в комнату.
– Но почему кролики? И почему их так много? – все еще шепотом спросила Таня.
– За них хорошо платят, – ответил Сашко. – Почему ты говоришь шепотом?
Играл граммофон. Из дальнего конца коридора неслась хриплая мелодия. Вероятно, граммофон был старый, игла тупая да и пластинка куплена не вчера, и не было смысла разговаривать шепотом, но Таня продолжала шептать.
Дом был старый, трехэтажный, огромный и мрачный, с длинными темными коридорами, окна – с железными ржавыми решетками, кое-где сохранились синие и зеленые стекла, потрескавшиеся и грязные. Это был один из тех мрачных и уродливых городских домов, которые строились сорок лет назад, с многочисленными неудобными помещениями, зимним садом, чугунными ваннами на ножках и кафельными печами в комнатах.
– Где платят? – попыталась говорить нормально Таня, но опять невольно перешла на шепот.
– В институте, – объяснил Сашко. – Их используют там для опытов. Цветок Хоросанов разводит их в гардеробе и продает институту.
В комнате, где несколько лет назад поселили семидесятилетнего Хоросанова, стоял огромный дубовый шкаф с резными украшениями. Он был из одного гарнитура с гигантским буфетом из того же дерева и походил на кентавра. Его темно-коричневая громада сжимала в своих объятиях всю комнату.
Внутренность шкафа представляла собой лабиринт из перегородок, ящиков, отделений для женского белья, полок для шляп, меховых и кожаных вещей – одним словом, это был маленький деревянный Вавилон. Отделение для мехов и кожаной одежды особенно возмущало Хоросанова, у которого никогда в жизни не было иной кожи, кроме своей собственной. Для такого человека, как он, имевшего всего две безрукавки и пальто неопределенного возраста, шкаф был поистине оскорблением. С годами Хоросанов стал мудрее и не столь чувствителен к обидам, как в молодости, но кентавр загораживал свет, в комнате всегда было темно и душно. Это было прямым посягательством на заработок квартиросъемщика, который всю жизнь торговал певчими птицами, экзотическими рыбками и медицинскими пьявками.
Маленький дом с садиком, дом, построенный отцом Хоросанова на окраине города, был идеальным для такой торговли. Хоросанов прожил там пятьдесят лет в окружении певчих птиц. Но однажды подошел экскаватор, он разрушил дом, уничтожил сад, изуродовал улочку. На расчищенном месте построили почту, а Хоросанова и половину семей с той улочки поселили в этом огромном и мрачном доме с многочисленными комнатами и коридорами. Постепенно жильцы выезжали из этого дома в новые микрорайоны, в панельные дома, их место занимали новые люди. Из старых осталось несколько семей, для них все не хватало квартир.
