Магазин «Сверкающий хрусталь и свет» представлял собой тысячу квадратных футов ослепительного сияния.
Арон Хошвелдер встретил нас у дверей и сразу объявил, что является хозяином этого великолепия и что отправил своих работников попить кофе. Он провел нас в заднюю часть демонстрационного зала. Жар от десятков люстр жег мне шею. Этот слепящий свет напоминал о впечатлениях людей, переживших клиническую смерть.
Хошвелдеру на вид за шестьдесят, но волосы его все еще были темными. Этот худой, высокого роста, с лошадиным лицом и хитрыми глазами мужчина был облачен в зеленую рубашку с короткими рукавами, клетчатые брюки и сверкающие «оксфорды».
Он сказал:
— Спасибо, что так быстро приехали. Может быть, я не знаю ничего важного, но мне показалось, что я должен с вами поговорить. Я до сих пор не могу поверить, что такое могло случиться с Эллой.
— Она была вашей кузиной?
— Да. Ее отец был старшим братом моего. Элла нянчила меня, когда я был маленьким. — Внимание Хошвелдера привлекла потухшая лампа в венецианской люстре. Он протянул руку, повернул, лампа снова зажглась. — Вы хоть имеете представление, кто мог это сделать?
— Пока нет. Нам будет полезно услышать все, что вы сможете рассказать.
Арон Хошвелдер пожевал свою щеку.
— Я не уверен, что вообще должен об этом говорить, но вы знакомы с ее сыном, Тони?
— Да.
— И что вы думаете?
— Насчет чего?
— Его… личности.
— Такое впечатление, что ему сейчас крупно не везет.
— Это предполагает, что ему везло когда-то.
— Трудная жизнь? — поднял брови Майло.
— По своей собственной воле. — Костлявые плечи Хошвелдера напряглись. — Я не хочу что-либо будоражить, но…
— Что-то насчет Тони вас беспокоит?
— Трудно говорить такое о членах семьи, но вам стоит к нему присмотреться.
— Как к убийце?
— Это болезненная мысль. Я не говорю, что он в самом деле способен на нечто подобное…
— Но?.. — подсказал Майло.
— Но он может знать плохих людей. Я не говорю, что он действительно знает. Просто… нет, это сложно. Я чувствую себя предателем. — Хошвелдер вдохнул через нос и шумно выдохнул через рот. — Я только хочу сказать, что Тони — единственный, на кого я могу подумать. В семье.
— Кстати, он заявил, что никакой семьи, собственно, нет.
— Потому что он предпочитал ни с кем не общаться.
— С кем «ни с кем»?
— Со мной, моей женой, нашими детьми, моим братом Леном и его женой и детьми. Мой брат — зубной врач, он живет в Палос-Вердес. Никто из детей не поддерживает близких отношений с Тони. Что, если честно, меня вполне устраивает.
