Весьма отрезвляющая мысль…
* * *
На следующий день леди Синтия сидела за фортепиано и лениво перебирала пальцами по клавишам.
Она не могла сосредоточиться и сыграть свою любимую сонату. Вместо этого ее пальцы сами собой наигрывали старинную французскую любовную песенку. Слова этой песенки тронули ее душу, еще когда Синтии было семнадцать лет.
И она начала тихонько напевать, неожиданно с новым чувством ощущая грусть этих слов.
«Когда ты состаришься,// Однажды вечером при свечах…»
Неужели когда-нибудь, думала Синтия, ее любимый сочинит песню о ней? Как Ронсар о Елене?
Синтия почувствовала странное томление. Насколько она знала, ни один мужчина не любил ее, и никто не сочинял песен о ее красоте. Такие мысли не пришли бы Синтии на ум еще год назад, а теперь ей стало вдруг очень грустно.
Чтобы сбросить с себя это печальное настроение, Синтия сыграла песню снова, но жалобные ноты продолжали звучать в ее душе, говоря о неразделенной любви, об одиночестве.
Это слишком напоминало Синтии, чего ей самой не хватало: мужских любящих рук, обнимающих ее, мужских ласк, мужских губ, мужского…
Короче, ей не хватало мужчины! И щеки Синтии покраснели от того, куда завели ее мысли.
Ах, даже Джеймс с его флегматичным характером и ужасной привычкой обсуждать за обеденным столом овечьи болезни, даже и он лучше, чем та пустота, которая окружила Синтию несколько последних месяцев.
Синтия вздохнула и пробежала пальцами по клавишам. У нее не было никакого желания разучивать сонату к музыкальному вечеру у миссис Саммервиль. Может, тогда и не тренироваться вовсе? – подумала Синтия, потеряв интерес к музицированию.
В это время открылась дверь, и в комнату вошел дворецкий.
– Что случилось, Хастингс?
– Пришел маркиз Монрояль, миледи, – ответил дворецкий. – Я позволил себе проводить его наверх.
– Спасибо, Хастингс, – сказала Синтия.
Она почувствовала, как у нее сразу улучшилось настроение.
Если кто-либо и может развеять ее меланхолию, то это только Робби, подумала Синтия.
Кузен прошел небрежной походкой через музыкальный салон. Как всегда, маркиз был одет безупречно. Его фрак великолепно сидел на широких плечах, а узкие светло-желтые брюки облегали его стройные ноги так провокационно, очевидно, чтобы приковывать все женские взгляды в любой гостиной, куда бы он ни вошел.
Синтия была неравнодушна к столь прямому проявлению мужских достоинств. Но она не хотела потакать тщеславию своего кузена.
– Ты выглядишь сейчас так, будто очень доволен собой, Робби, – сказала она и протянула руку, которую он поднес к своим губам невероятно галантным жестом. – Я так понимаю, что миссис Скэнтон-Джонс уже капитулировала? – улыбнулась Синтия.
