устремиться за пределы Франции, Пруссия безусловно станет объектом новой локализованной войны.
Разве Луи-Наполеон не обронил в момент мнимой откровенности несколько слов о том, что он-де знает, в чем нуждается Германия — в единстве, что он является тем человеком, который даст ей это единство и что рейнские провинции не будут слишком дорогой ценой за столь драгоценное приобретение? В полном соответствии с прошлыми традициями Пруссии, первой мыслью принца-регента и его сателлитов было апеллировать к милосердию России. Разве Фридрих-Вильгельм I не приобрел Померанию по договору о разделе, заключенному с Петром Великим против шведского короля Карла XII[41]? Разве Фридрих II не одержал победу в Семилетней войне и не захватил Силезию, благодаря тому что Россия покинула своего австрийского союзника[42]? Разве несколько разделов Польши[43], произведенных по замыслам берлинского и петербургского дворов, не раздули границ миниатюрной прусской монархии? Разве беспредельное раболепие Фридриха-Вильгельма III, поддерживавшего в 1814 г. Александра I, в то время как Англия, Австрия и Франция проявляли некоторые симптомы оппозиции и сопротивления, не было вознаграждено на Венском конгрессе присоединением Саксонии и рейнских провинций к Пруссии[44]? Одним словом, Пруссия в своих покушениях на Германию всегда пользовалась покровительством и поддержкой России, конечно, при особом условии — помогать этой державе в деле подчинения граничащих с ней стран и играть роль ее смиренного вассала на европейской арене. В октябре 1859 г. принц-регент и Александр II, окруженные дипломатами, генералами и придворными, встретились в Бреславле для заключения договора, статьи которого до сих пор остались непостижимой тайной не для Луи Бонапарта или лорда Пальмерстона, а для прусских подданных, либеральные представители которых, конечно, оказались слишком учтивыми, чтобы обращаться с запросом к министру иностранных дел г-ну фон Шлейницу по столь деликатному вопросу. Однако достоверно то, что бонапартистская пресса не выразила тревоги по поводу совещания в Бреславле; что с тех пор отношения между Россией и Францией стали еще более демонстративно близкими; что это совещание не помешало Луи Бонапарту захватить Савойю, угрожать Швейцарии, высказывать намеки относительно некоторых неизбежных «исправлений рейнских границ» и, наконец, что сама Пруссия, несмотря на утешительную перспективу снова получить позволение быть авангардом России, в самое последнее время жадно ухватилась за приманку союза с Англией, приманку, брошенную в Лондоне только для того, чтобы в течение одной или двух недель развлекать английскую палату общин.
