15
Мое волнение не укрылось от Анюты.
- Что случилось?-спросила она. .- Ничего особенного,-ответил я,-если не считать крика кукушки.
- Кукушки? Да сейчас же зима. Кукушки кукуют только весной и летом.
- Но это необычная кукушка. И кукует она знаешь где?
-Где?..
- В лесу.
- В каком лесу?
- В том лесу, который я пишу.
На Анютином лице появилось выражение явного недоумения, готового перейти в испуг. По-видимому, она подумала, что у меня "не все дома".
- Да, да,-сказал я, словно дразня Анюту. - В моем лесу завелась кукушка.
"У него не все дома",-подумала Анюта. И эта мысль, еще не превратившись в слова, уже телепатически достигла моего сознания.
- У тебя не все дома.
Эти слова словно сами произнесли себя совсем чужим, уже не Анютиным голосом. Они врезались в меня, вошли, как входит в стену гвоздь, вбитый опытными рунами плотника.
- У тебя не все дома.
Слова эти вдруг остановились, застыли, превратились в вещь, занявшую свое место среди других вещей, появившихся в моей комнате вместе с Анютиными желтыми чемоданами.
И я, словно испугавшись, что у меня действительно "не все дома", начал объяснять Анюте, будто это так просто объяснить. Я говорил ей о сущности искусства, о живописной метафоре, о том, что иногда безмолвный цвет начинает звучать и способен, как это ни странно, передать птичий крик.
Анюта сделала вид, что она меня поняла. Она кивнула .головой, недавно побывавшей в руках дамского мастера, головой, от которой пахло дорогими заграничными духами. Она улыбнулась, как улыбалась пассажирам в набравшем высоту самолете, чтобы примирить пассажиров с высотой и неподвижными облаками. Но улыбка не обманула меня. За ней пряталось недоумение, почти испуг и негодующая мысль, запертая во все объясняющую формулу: "У него не все дома".
Мысль эта была пока еще только предположительной, еще далекой от окончательной оценки, но эта мысль уже стала между Анютой и мной, как стена, как психологический барьер, как возможность размолвки.
Анюта улыбалась одновременно из зеркала, перёд которым она стояла, и из той дали, которая уже насторожилась и приготовилась забрать ее от меня, разумеется в том случае, если подтвердится предположение, что "у него не все дома".
Случай, давний мой недоброжелатель, требовал от меня, чтобы я немедленно стал точно таким, как все, и доказал это Анюте своим поведением.
Я должен немедленно оказаться в том измерении, откуда изгнано всякое своеобразие. Мои желания должны быть такими, как у всех, и я сказал Анюте:
