ПАЛОМИТА
Тишина. Собственное дыхание кажется мне ветром. Потом я слышу, как шаги удаляются и затихают. Это не мог быть Пентти. Пентти стал бы ломиться в дверь.
Микаэль стоит в прихожей с банкой в руке. Выражение лица у него такое, будто я сделала что-то совершенно непозволительное. Или будто он это сделал. Теперь, когда я знаю, что это не Пентти, до меня доходит, что я только что видела. Я делаю еще один шаг к белому кожаному дивану, похожему на гладкий бледный гриб, вздувшийся над поверхностью пола. Кот действительно большой и абсолютно черный. Он гораздо крупнее большинства собак. Он не спит — глаза раскрыты, уши шевелятся, но головы он не поднимает.
Я подхожу еще ближе.
— Он болен, он очень болен, — говорю я.
У нас в Малайе было много собак, кошек и других животных, бродивших вокруг дома. Когда у зверя такой вид, понятно, что он скоро умрет.
Я притрагиваюсь к нему. Он тощий и горячий, шерсть спутанная и свалявшаяся. Ноздри раздуваются и подрагивают, мой запах ему незнаком. А морда совсем не кошачья, скорее обезьянья. Или человеческая.
Микаэль горячим шепотом просит меня быть осторожней.
— Это не кошка, это тролль, — говорит он.
Я не знаю слова «тролль», но понимаю, что он хочет сказать: это дикое животное, это тот детеныш, которого он нашел.
— Он не ел уже два дня, — еле слышно говорит Микаэль.
— Он очень болен, — повторяю я.
Мне вспоминается, что я делала, когда нашла под домом щенят. Не знаю, что с ними потом было, потому что письмо из Манил тогда уже пришло, и на следующий день отец с братом увезли меня, посадили на пароход, который прибыл из Котабато, и отправили в Замбоанга. Они сказали, я стану медсестрой. Я обрадовалась, мне казалось, что это должно у меня хорошо получиться. Я ведь так хорошо заботилась о маленьких, еще слепых щенятах, оставшихся без матери, которая попала под джип.
Я показываю на кошачий корм, Микаэль идет в кухню, и я слышу, как он открывает банку. Потом возвращается с ней в руках. Я сую в банку палец. Кошачья еда напоминает плотный ил. Осторожно подношу палец ко рту тролля. Он испуган и с трудом отворачивает голову, которая вздрагивает, как у котенка. Я дышу на палец, чтобы еда стала теплой и пропиталась моим запахом. Потом снова протягиваю палец. На этот раз зверь долго и боязливо обнюхивает его. А потом маленький розовый язычок начинает его облизывать. Разок, другой.
Я невольно улыбаюсь — потому, что радуюсь победе и потому, что пальцу щекотно. Ловлю растерянный взгляд Микаэля.
