– 4 –
Поповская изба стояла на околице, последней в верхнем конце села (может, первой), и со всех углов, запеленутые снегами и молодым сосенником, угадывались пустошки, что когда-то засеивались овсом, покосившиеся прясла, похилившиеся сараюшки – остатки былого хозяйства. А с тылов, от былых вырубов, уже угрозливо приступали к деревне чернолесье, кустарник и кочкарник, стремясь поглотить её, истереть из родовой памяти. Изба батюшки волею судьбы оказалась в передней в обороне, вот её-то, как главного супротивника, и хотело полонить забвение, а батюшка наш сопротивлялся из крайних сил. Мы смотрели на тускло желтеющие окна, где маячили тени хозяйки и клырошанок, и каждый из нас, наверное, думал о своём, кто с хозяйским интересом, а кто и с грустью, тоскою наезжего постороннего человека, коему ввечеру всё виделось унылым и сиротским, похожим на погост.
"Как все одичало", – невольно вырвалось у меня.
"Да, одичало, но ведь и необыкновенно красиво вокруг, – возразил батюшка. Его ревнивое сердце, наверное, было задето и оскорблено моим замечанием, но он не подал виду. – Вот это сиреневое, лиловое, алое на снегу и тёмные, почти чёрные, ельники на малиновом закате, и эта ознобная зелень по краю неба, предвещающая морозец, и дома, как валуны, оставшиеся после ледникового периода... Самый великий художник – это Господь Бог, а мы лишь жалкие подражатели его, списыватели…
Не устаю смотреть на эти Божьи творения и удивляться им. А на холсте меркнет всё, линяет, скукоживается, ибо наталкивается на нашу спесь, гордыню, суемудрие, дескать, вот мы какие, всё можем и даже лучше, чем Творец, и начинаем изощряться. А может талантишка не хватает, – и это правда, – да и бесы противятся, закрывают глаза на истину. Нет, недаром бесы родились раньше человека на пять тысяч лет... А попа особенно дерзко окружают они, залепляют ему очи... По себе знаю... Вот я прожил в этой избе, как купил её, два или три месяца, и однажды, когда мои все уехали в город, я сижу на кухне, чищу картошку, и вдруг мне голос "Немедленно покинь этот дом". Это бесы меня понуждали... А я не послушался – и живу... А послушался бы, напугался – и церкви бы не было, и попом бы не стал. Так крепко всё повязано."
Мы стояли как бы на буеве, на холмушке, и вымершая деревня стекала вдоль дороги в низину, как в ухоронку. И особенно странно в этом одичалом краю выглядела новая церковь, крестильня и келеица с куполами. Батюшка проследил мой взгляд и сказал торжественным голосом, притаённо гордясь собою:
