Само начало жизни Иакова обставляется анекдотами – историческим (мифическое покушение на Брежнева) и национальным: типичный московский мальчик с типичным московским именем учится типичной московской игре – на скрипке. Перед внутренним взором домочадцев носится всепобедительный образ Хейфица, в чулане пылится наследный лапсердак, а из близкого уже будущего настойчиво заглядывают коварные рефлексии о культурно-религиозном самоопределении отрока.
Беда приходит вместе с половой зрелостью и "Войной и миром", покорённый "бородатым классиком" сын оперной певицы и суфлёра решается: он – "русский по-настоящему и бесповоротно". Однако не всё так просто, и роковая фамильная путаница мешает мужественному самоопределению Иакова. Впрочем, как выясняется, герой "тогда ещё не знал, что именно русский пожирает русского с потрохами и этим отличается от того же французского".
Как тут не вспомнить замечательного анекдота времён застоя. Был такой известный телекомментатор-международник Зорин, и вот в одной беседе Збигнев Бжезинский его спрашивает:
– Товарищ Зорин, ну а по национальности-то вы кто?
– Как кто? – отвечает телекомментатор, – … русский!
– В таком случае, я – американский, – ответил ему злостный антисоветчик.
Именно этот анекдот, а также, мягко говоря, крайне своеобразная семейная атмосфера, описанная Арабовым, должны помочь нам ещё отчётливее уловить отличие "русского" от "того же французского"…
И всё же семя сомнения посеяно, мальчик сменяет скрипку на гобой и начинает интересоваться женщинами.
Дети Розенталя
Попутно мальчик интересуется русской литературной классикой, с каковой Иаков сызмальства на дружеской ноге: похлопывает по плечу "римского постника", подёргивает за окладистую "бородатого классика", спешит с прощальным фужером шампанского к постели классика "чахоточного", хмурит лоб над "Окаянными днями" "патентованного брюзги", попутно снабжая автора "Умом Россию не понять…" сомнительной рекомендацией "мазилы и неудачника на дипломатической службе". Всё это запросто, по-товарищески, что называется, свои парни, сочтёмся. Что для неудавшегося гобоиста и египтолога Иакова едва ли возможно, а вот для известного киносценариста и экранизатора Арабова – в самый раз! При этом "лёгкость в голове необыкновенная". В языке, надо заметить, тоже.
Кстати, о языке. Именно русский язык, особенно в высшей своей форме – произведениях великой русской литературы становится единственной родиной для таких депрессионариев (то есть пассивных разрушителей с крайне запущенной этно-конфессиональной самоидентификацией), как герой Арабова.
