Юрий Кузнецов в своих последних апокрифах стремится быть средневековым поэтом, эпическим художником, твердо знающим, где добро и где зло. Апостасия — не слух о будущих отступлениях от веры, а реальность сегодняшнего дня. У Кузнецова все виновные попадают в ад, запечатываются в собственном имидже, гибнут в гротескном осмеянии. Запад в лице своих стратегов — Гегеля и Канта, Шекспира и Гете, Ницше и Фрейда — давно уже в аду. Там же пребывает "темная Россия", отступившая от своего православного креста. Сторонникам либерального глобализма интересны Курбский и Лев Толстой, Белинский, Герцен и Сахаров. Кузнецов помещает эти имена под землю, отвечая на победу их идей ссылкой в адские пределы. Мрачные идеи, сейчас побеждающие в реальности, в кузнецовском мире обречены на поражение. В современной России "Великая война" кажется проигранной. Но в "Пути Христа" и в "Сошествии в ад" о поражении не может быть и речи, потому что жив Бог.
Есть у нас и еще одно предположение. "Олимпийское одиночество" (В.Бондаренко) Кузнецова — бремя поэта, его судьба в мире, где союзничество — компромисс, а дружба — исключение из правил. Но в этой позиции есть и утешающее подтверждение правильности избранного пути. За последние три года многие высказали свое негативное отношение по поводу молчания СМИ о кончине Кузнецова. Сам поэт вряд ли бы удивился такой реакции, увидев в ней постоянство и твердость завоеванной в литературе позиции. Да и суровые слова о "Пути Христа" и "Сошествии в ад", обвинения в кощунстве или ереси могли быть осмыслены как необходимое, предусмотренное величием темы поругание за реального, а не только поэтического Иисуса. "Путь Христа" автор называл своей "словесной иконой". "Я хотел показать живого Христа, а не абстракцию, в которую Его превратили религиозные догматики", — говорил Кузнецов, прекрасно понимая, какую бурю негодования могут вызвать эти и подобные им комментарии.
Парадоксов в последних поэмах Юрия Кузнецова много. Их не нужно бояться. Так и должно быть в настоящей литературе, которая дорожит своей свободой. Образы простоты, тишины, осмысленного молчания появляются на первых страницах "Пути Христа" и остаются содержанием христианского идеала в сюжете обеих поэм.
За многословие и пустословие принимают наказания герои созданного Кузнецовым ада. Но сам стиль поэм чрезвычайно шумный, с постоянным уплотнением метафоры до особой телесности. "Мертвое яблоко" имеет голос; "черная зависть" способна гулять "в чем мать родила"; вселенская ось "скрипит", а пещеры "завывают"; солнце плавает, "как жертва в священной крови"; "в плоть наизнанку душа на земле одевается"; слава о юном Иисусе кричит, "как павлин поутру"; желание видеть Спасителя трясет людей, "как дикую грушу"; даже свадьба шумит, "как битва в святых облаках"; голос народа урчит, "как дельфийский оракул"; в момент смерти Иисуса на кресте "ангела смерти стошнило святыми горами". Эти тяжеловесные образы — необарокко, но, конечно, они не делают Кузнецова антихристианским поэтом.
