День Литературы, 2006 № 02 (114) | страница 32




Я убил двенадцать воробьев — каждому по воробью, жалкая жертвенная еда, но другой нет у бедных...


Иисус, нищий, воробей, сын плотника старого, ешь воробьев!..



Но язык мой, и гортань, и горло моё не приемлют такой пищи... Я стою под разбитыми гнёздами, из которых расколотые яйца текут на лицо моё.


И что слёзы мои, когда текут заветные хрупкие яйца?.. Господь мой!.. В мире нет ничего страшнее разрушенного гнезда, селенья, града, народа...



А убийца воробьев ночных смеётся, но остальные отроки молчат, но едят воробьев на огне.



А утром сизым караван богомольцев уходит в Иерусалим, и я прощаюсь бессонно с ними, и со сна плохо воспоминаю прохожие, пыльные, чужие, но ставшие за ночь родными и близкими у костра их имена: Пётр, Андрей,


Иаков, Иоанн, юные вольные рыбари от вольного моря Галилейского, Филипп и Варфоломей, Фома, Матфей, Иаков Алфеев, Леввей, Симон из Каны.


А двенадцатый, который убивал воробьев, был Иуда из многоторгового, гористого ветхого Кариота.



И Иисус уже узнал его, а он ещё был слеп и не знал о грядущих днях...



— Отец, отец мой Иосиф!.. Вот караван богомольцев ушёл, убив жертвенных воробьев...


А я больше никогда не буду есть мясо. Зачем мясу мясо?


Разве агнцы поядают сосцы овечьи материнские кормильные вместе с молоком их и пиют кровь?


А я буду есть только любимую мою похлёбку-"либбан" из плодов и трав.


И плоды дерев и полей.


Хотя даже когда человек рвёт яблоко с дерева — он похож на мясника, багрового от крови животных, а я не хочу быть багровым.


А убийца овцы недалёк от убийцы человека.



Отец мой, лучше мак, чем мясо убитых, ибо тут ты убиваешь себя, а не других...


Отец мой, караван ушёл в Иерусалим на Праздник Кущей, а я не хочу идти с ним, а я не хочу убивать жертвенных животных. Ибо сам стану жертвой.


А я пойду к потоку Киссон и буду лепить из глины...



— Сын, я знаю, ты опять будешь лепить глиняные кресты.



Мальчик сказал:


— Я должен вылепить двенадцать воробьев...



Он пошёл к Киссону, который уже опал и не был бешено полноводным — таким, когда, как посуху, Он ходил по его высоким покорным волнам.



Иисус сел на сырой, речной песок и тинистую глину, и вылепил тонкостными перстами плотника двенадцать глиняных воробьёв.


Потом Он сложил воробьев на песок, и жгучее солнце просушило, прокалило их, и они стали лёгкими, невесомыми...