И, вероятно, в этом не будет худа: неведение, между прочим, обеспечивает куда больше душевного комфорта, нежели знание. Дети — народ по преимуществу счастливый, и Вова с Осей могут скандалить и мириться по десять раз на дню, даже не догадываясь, что между ними существуют серьезные религиозно-этнические перегородки.
Как известно, основой шекспировской пьесы послужила контаминация двух источников: 1) новеллы сборника Джованни Фьорентино "Овечья голова" и 2) судебный процесс придворного врача, португальского еврея Родриго Лопеса, казненного 7 июля 1594 года, и Антонио Переса, претендента на португальский престол, обвиненных в попытке отравить королеву Елизавету. Называют также трагедию Кристофера Марло "Мальтийский еврей", в которой богатый еврейский ростовщик совершает множество преступлений с единственной целью — отомстить христианину. Впрочем, как всегда у Шекспира, аналогий с уже известными сюжетами и характерами здесь множество; важно другое — как это написано, мастерство исполнения, а уж в этом хроникерам и сочинителям комедий с ним было трудно тягаться.
Можно, конечно, заучить, а потом отбарабанить на уроке, что в пьесе поставлена и решена тема собственности, тема семьи, тема дружбы, тема любви, а в лице Шейлока автор показывает нам, как пагубно отражается жажда наживы на моральном облике человека. Такая трактовка и бытовала долгое время в нашем шекспироведении, и сегодня, может быть, она вновь актуальна и оправданна: как-никак, всё покупается и продается, рушатся семьи, капитал и разбой идут рука об руку. Но давайте взглянем на центральный персонаж с иной точки зрения — с гуманистической.
Кто же он, Шейлок? Одиозная фигура или несчастный человек?
"Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей? Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то же орудие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето и зима, как и христианина? Если нас уколоть — разве у нас не идет кровь? Если нас пощекотать — разве мы не смеемся? Если нас отравить — разве мы не умираем? Если нас оскорбляют — разве мы не должны мстить? Если мы во всем похожи на вас, то мы хотим походить и в этом. Если жид обидит христанина, что тому внушает его смирение? Месть! Если христианин обидит жида, каково должно быть его терпение по христианскому примеру? Тоже месть! Вы нас учите гнусности — я ее исполню. Уж поверьте, что я превзойду своих учителей!"
