Она повернулась в завихрении своих юбок и быстро зашагала к школе.
Мне стало страшно за ее рассудок. Я вспомнил, чем она гордилась:
— Я не прочла ни одного романа, написанного после 1893 года!
В этот день ученики заходили на урок арифметики медленно, тихо, как будто накрытые колпаком молчания. Но как только дверь закрылась за последним из них, колпак слетел и шепот пополз по комнате.
— Где Сэрриетта Хон? И Джой Ричардс, — добавил я, не находя и его тоже.
Поднялась толстушка Луиза Белл в своем накрахмаленном, мешковатом розовом платье:
— Они нарушали порядок. Мисс Друри поймала Джоя, когда он хотел срезать у нее волосы, и начала его пороть. Тогда Хозяйка Сэри встала и сказала, что она не имеет права трогать его, потому что он под ее про-тек-ци-ей. Мисс Друри нас всех прогнала, и теперь она точно обоих выпорет. Она просто бешеная!
Я немедленно подошел к задней двери. Внезапно раздался крик, голос Сэриетты! Я помчался по коридору. Крик дошел до уровня дисканта, завис на секунду и прекратился.
Когда я рванул на себя дверь кабинета мисс Друри, я был готов ко всему. Вцепившись в дверную ручку, я замер, уставившись на таблицу времен.
Джой Ричардс прижимался спиной к доске и в своей плотной пятерне сжимал длинную прядь темно-русых волос учительницы. Хозяйка Сэри, наклонив голову, стояла перед мисс Друри: на ее белой как мел шее красовался недвусмысленный рубец. А мисс Друри тупо смотрела на кусок березового прута в своей руке; раздробленные остатки розги валялись у ее ног.
Увидев меня, дети очнулись. Хозяйка Сэри выпрямилась и с поджатыми губами направилась к двери. Джой Ричардс подался вперед. Он потер прядь волос о спину учительницы, чего она совершенно не заметила. Когда он догнал девчонку у двери, я увидел, что волосы блестели от пота, стертого с блузы мисс Друри.
Хозяйка Сэри слегка кивнула, и Джой передал ей прядь волос. Она осторожно положила ее в карман платья.
Без единого слова они прошмыгнули мимо меня и побежали в класс.
Мне показалось, что они не слишком пострадали.
Я подошел к мисс Друри. Она дико тряслась, разговаривала сама с собой и не сводила глаз с остатка розги:
— Она разлетелась на кусочки. На кусочки! Я только… А она на кусочки!
Обняв старую деву за талию, я подвел ее к стулу. Она села и продолжала бормотать.
— Один раз… один раз я ее ударила. Только я замахнулась, чтобы снова… розга у меня над головой… и — на кусочки! — Она таращила глаза на березовый обломок в своей руке и раскачивалась из стороны в сторону, будто оплакивая большую потерю.
