— Зачем же мне признаваться, сэр, — отвечала Софья, — если вы так хорошо знаете мои мысли?
— Дельно сказано! Так ты согласна?
— Нет, сэр, я своего согласия не давала.
— Так ты не хочешь за него ни завтра, ни послезавтра?
— Нет, сэр, у меня нет такого желания.
— И я скажу тебе почему: потому что тебе нравится быть непослушной, мучить и раздражать твоего отца.
— Пожалуйста, сэр… — вмешался Джонс.
— Да и ты тоже — щенок, не больше того! — остановил его Вестерн. Когда я ей запрещал, так только и было, что вздохи, да слезы, да тоска, да письма. Теперь я за тебя, а она — прочь. Лишь бы наперекор. Она, видишь ли, выше того, чтобы подчиняться приказаниям отца и слушаться его советов, все дело в этом. Ей бы только досаждать и перечить отцу.
— Чего же папеньке от меня угодно? — спросила Софья.
— Чего мне от тебя надо? Дай ему руку сию минуту!
— Извольте, сэр, я вам повинуюсь. Вот моя рука, мистер Джонс.
— И ты согласна идти под венец завтра утром?
— Я готова вам повиноваться, сэр, — отвечала Софья.
— Ну, так завтра же утром сыграем свадьбу! — воскликнул Вестерн.
— Хорошо, папенька, я согласна, если такова ваша воля. Тут Джонс упал на колени и принялся в исступлении покрывать поцелуями руки Софьи, а Вестерн заплясал и запрыгал по комнате, восклицая:
— Да куда же провалился Олверти? Все возится с этим крючкотвором Даулингом, когда тут есть дело поважнее!
И он побежал отыскивать Олверти, очень кстати оставив влюбленных на несколько минут наедине.
Скоро, однако, он возвратился с Олверти, приговаривая»
— Если не верите мне, спросите у нее самой. Ведь ты согласилась, Софья, завтра же обвенчаться?
— Таково ваше приказание, сэр, — отвечала Софья, — и я не смею вас ослушаться.
— Надеюсь, сударыня, — сказал Олверти, — племянник мой будет достоин вашей доброты и сумеет, подобно мне, оценить великую честь, которую вы оказываете моей семье. Союз с такой очаровательной и прекрасной девушкой сделал бы честь самым знатным людям Англии.
— Да, — подхватил Вестерн, — а позволь я ей мяться да колебаться, так долго бы еще не видать вам этой чести! Я принужден был прибегнуть к отцовской власти.
— Надеюсь, сэр, здесь нет никакого принуждения? — спросил Олверти.
— Что же, если вам угодно, велите ей взять слово назад. Ты очень раскаиваешься, что дала его, или нет? Скажи, Софья.
— Нет, не раскаиваюсь, папенька, — отвечала Софья, — и думаю, что никогда не раскаюсь ни в одном обещании, которое я дала ради мистера Джонса.
