– Ну что, Шарик, вот и свиделись? – разлепил толстые губы Кротов.
Вахтангу Шалвовичу было совсем неинтересно думать о том, как могли люди этого выбившегося в авторитеты отморозка снять его охрану, как они вообще могли проникнуть в особняк или даже приблизиться к нему на расстояние полета пули… Боковым зрением он разглядел мирно сидящего в кресле мужчину с высокими залысинами, усатого, похожего на борца былых времен, этакого Ивана Поддубного на пенсионе… Боль мешала быстро стемешить все расклады, но один плюс один он складывать не разучился. И пусть он не знал, на чьей кухне заварилась похлебка, но будущая судьба этого урода с «гайкой» на пальце ему представилась достаточно ясной… Как и его собственная.
И все же… Надежда умирает последней… Вахтанг разлепил губы.
– Нам нужно поговорить… – прохрипел он, слыша, как воздух с сипением выходит из пробитого легкого.
– Уже не нужно, – осклабился Крот. – Клюв в руках моих мальчиков кололся, как сухое полено!
Вахтанг Шалвович облизал пересохшие губы, выдохнул с натугой, стараясь зацепиться за жизнь последним, что оставалось, – страхом.
– Резо не простит… Кострома, Роман-маленький, Жид, Колун, Афиногенчик… – начал перечислять он имена авторитетов.
– Лишь бы Бог простил, – перебил его из кресла «Поддубный». Добавил, мельком взглянув на часы: – Кончал бы ты его, Кротов, болезного. Делишек у твоих ребяток на сегодня – немерено…
Кротов болезненно усмехнулся, одним движением перевернул раненого на спину, словно жука:
– Что, Шарик, не забыл Краслаг? Вот и я не забыл…
Удар тяжелого, обитого железом ботинка в пах был страшен: Вахтангу показалось, что его просто разорвали пополам…
– Это тебе не девчушкам вставлять… – ухмыльнулся Крот. Посмотрел в мутные, полубезумные от боли глаза противника и решил не тянуть больше, опасаясь, что тот провалится в спасительное беспамятство. – Я тебе говорил, что по полу размажу? Вот и не обижайся – Крот слово держит.
Последнее, что увидел в своей жизни Вахтанг Шалвович Шарикошвили, была ребристая, подкованная медными гвоздиками подошва… Она с хрустом впечаталась в лицо, дробя кости…
– Будет, Кротов, будет… – Стоявший лицом к окну Панкратов повернулся. Голова лежащего превратилась в кровавое месиво, мозги забрызгали весь ковер, а Крот продолжал бить с методичной, непреходящей ненавистью. – Силушку побереги.
– Если б ты знал, Ильич, сколько он мне крови выпил… Каких корешей извел…
– Чему быть, того уж не воротишь, – философично бросил Степан Ильич. – А силу, ее поберечь стоит. Братва готова?
