Усилив голос, он прибавил:
- Повторяю: значит, - сообщил я вам не свою, а древнюю и вечную правду, воскрешению коей да послужим дружно, мужественно и не щадя себя.
Он согнулся, сел, а Дунаев, подмигнув Вараксину, сказал:
- Марксист был Лактанцев этот, а?
- Ну, и что ж? - спросил Дьякон. - Значит, Марксово рождение было предугадано за полторы тысячи лет.
- А - практика, практика-то какая, отец? - спрашивал Дунаев, поблескивая глазами; Дьякон густо сказал:
- Об этом - думайте.
Встряхнулся Одинцов и сиплым голосом выговорил:
- Оружие надо, а - где оружие возьмем? Он мигает, как будто только что проснулся, глаза у него - точно у человека с похмелья или страдающего бессонницей. Белобрысый парень сморкается оглушительным звуком медной трубы и, сконфуженно наклонясь, прячет лицо в платок.
Отдохнувший Маракуев начал говорить, а Климу было приятно, что к проповеди Дьякона все отнеслись с явным равнодушием.
- Нам необходима борьба за свободу борьбы, за право отстаивать человеческие права, - говорит Маракуев: разрубая воздух ребром ладони. Марксисты утверждают, что крестьянство надобно загнать на фабрики, переварить в фабричном котле...
- Это тебя не касается, - глухо и грубо ворчит Дьякон, отклоняясь от соседа своего, белобрысого парня.
Маракуев уже кончил критику марксистов, торопливо нажимает руки уходящих, сует руку и Дьякону, но тот, прижимая его к стене, внушительно советует;
- Вы, товарищ Петр, скажите этому курносому, чтоб он зря не любопытствовал, не спрашивал бы: кто, откуда и чей таков? Что он - в поминанье о здравии записать всех вас хочет? До приятнейшего свидания!
Согнувшись, он вылезает за дверь, а Маракуев и Клим идут пить чай к Варваре.
Она, прикрыв глаза ресницами, с недоумением, которое кажется Самгину фальшивым, говорит:
- Революционер для меня поэт, Уриэль Акоста, носитель Прометеева огня, а тут - Дьякон!
- Наивно, Варёк, - сказал Маракуев, смеясь, и напомнил о пензенском попе Фоме, пугачевце, о патере Александре Гавацци, но, когда начал о духовенстве эпохи крестьянских войн в Германии, - Варвара капризно прервала его поучительную речь:
- В Дьяконе есть что-то смешнее. А у другого - кривой нос, и, конечно, это записано в его паспорте, - особая примета. Сыщики поймают его за нос.
Маракуев снова засмеялся, а Клим сказал:
- Да, революционер должен быть безличен. - Он хотел сказать иронически, а вышло - мрачно.
- Это уж нечто от марксизма, - подхватил Маракуев, готовый спорить, но, так как Самгин промолчал, глядя в стакан чая, он, потирая руки, воскликнул:
