Когда последний из Меньших Имен занял свое место в амфитеатре, гул приглушенных голосов улегся. Казалось, воздух звенит, как натянутые нервы собравшихся. Найюр чувствовал, что для этих людей присутствие Воина-Пророка складывалось из множества неощутимых вещей. Как могут они говорить, не молясь ему? Противоречить, не кощунствуя? Сама мысль о возможности что-то посоветовать ему выглядела тщеславной.
В храме, где на молитвы никто не отвечает, они могли считать себя благочестивыми. Теперь они чувствовали себя подобно сплетникам, вдруг увидевшим перед собой того, о ком болтали. И он может сказать им все, что угодно, швырнуть их драгоценнейшее самомнение в костер своего презрения. Что же им делать, таким набожным и тщеславным? Что им делать теперь, когда священные писания готовы заговорить?
Найюр чуть не расхохотался. Он опустил голову и сплюнул между колен на пол. Ему было безразлично, заметил ли кто-то его усмешку. Чести нет, есть только превосходство — абсолютное и необратимое.
Чести нет — но есть истина.
Айнрити свойственна невыносимая церемонность и пышность обрядов. Готиан стал читать храмовую молитву. Он напряженно выпрямился, как юноша, надевший непривычные одежды — белая ткань со сложными вставками, на каждой два золотых Бивня пересекали золотой круг. Еще один вариант Кругораспятия. Его голос дрожал, и один раз он даже замолчал, не справившись с чувствами.
Найюр оглядывал зал. Сердце его сжалось. Он был изумлен тем, что люди плакали, а не ухмылялись, и впервые ощутил высокую цель, объединившую собравшихся людей.
Он видел это. Он видел безумную одержимость воинов у стен Карасканда, превосходившую даже ярость его утемотов. Он видел, как людей рвало вареной травой, когда они, шатаясь, шли вперед. Он видел других — они валились с ног, но все равно бросались на клинки язычников только для того, чтобы обезоружить врагов! Он видел, как люди улыбались — даже кричали от счастья! — когда их давили мастодонты. Он помнил, что подумал тогда: эти люди, эти айнрити — воистину Люди Войны.
Найюр видел это — но не понимал до конца. То, что сделал дунианин, уже нельзя уничтожить. Даже если Священное воинство погибнет, слова о том, что было, останутся. Чернила обессмертят безумие. Келлхус дал этим людям больше, чем обещание, больше, чем вдохновение и управление. Он дал им власть. Власть над собственными сомнениями. Власть над самыми ненавистными врагами человека. Он дал им силу.
Но как же ложь может сделать такое?
